Сайт писателя
Андрея Анисимова

- Про Африку спрашивать не буду. Я уже понял, что там в ходу людоедство, да и жару не люблю. Выходит, нам с Катрин придется выполнять условия «Департамента семьи и брака» и оставаться в Евросоюзе.
- Выходит, так, – согласился Остап Георгиевич и услышал сигнал, исходящий от очков брата. Дмитрий мгновенно их надел и исчез с балкона. Остап Георгиевич сделал логичный вывод - у брата очередная виртуальная связь с возлюбленной. И снова предался созерцанию пейзажа. Солнечный диск уже коснулся края горы, а облачко, очертаниями напоминавшее верблюда, бесследно растворилось в розовеющем небе. Парк под их балконом постепенно наполнялся тенью, и предпоследний день пребывания братьев Крымовых в этом райском уголке Судетских гор медленно подходил к концу.

*******
Глава комитета Европарламента по делам этики, Збигнев Залесский первую половину дня обычно работал дома. В полдень робот подавал ему второй завтрак, и депутат заправлялся салатом из свежего планктона, политого беловатым мучным соусом. Таким соусом угощала его мама, когда Залесские еще жили под Краковом. Супруга Збигнева, Ирена, имела обыкновение просыпаться ближе к обеду, и мужа обычно дома уже не заставала. Збигнев считался «жаворонком», а она «совой», что не мешало супругам на протяжении неполных тридцати лет избегать конфликтов. Залогом семейной идиллии служили особенности характера супруга. Збигнев не страдал зависимостью от азартных игр, не вступал в интимные связи даже с механическими проститутками. Ценил хороший алкоголь, но никогда злоупотреблял его количеством, на дух не переносил табака и жил делом.
Робот забрал со стола пустую посуду, сделал два шага с подносом в сторону мойки и замер. Поднос из его рук выпал, чашка с тарелкой брызнули осколками по полу. И наступила тишина. Збигнев с недоумением взирал на странное поведение машины. Два раза окликнул робота, но тот истуканом замер над разбитой посудой. Господин Залесский не переносил две вещи в жизни – русских и беспорядка. И пребывал в постоянном поединке с этими двумя напастями. И каждая из них имела свои причины и обоснования. Ненависть к России ему привили с детства – прадеда Збигнева русские расстреляли под Катынью. Прабабушка его погибла во времена Варшавского восстания против фашистов. Тогда Красная армия уже гнала немцев на Запад и стояла на другом берегу Вислы. Но восставшим русские на помощь не пришли. Сталин не желал помогать польскому правительству в изгнании, что и руководило восстанием, и дал немцам перестрелять мятежных поляков. А затем сам оккупировал Польшу, превратив ее в совкового сателлита. Все это в семье Залесских живо обсуждалось и не могло оставить маленького Збигнева равнодушным. Что касается ненависти к беспорядку, она тоже уходила корнями в детство. Залесский-старший служил санитарным инспектором, и разговоры о смертоносном вреде микробов и грязи, как среды их обитания, мальчик слышал каждый день. В зрелом возрасте ненависть переросла в убеждения, а убеждения призывали к действию. Русских ему пока извести не удалось. Но в битве с беспорядком Збигнев почти всегда преуспевал. Уверенный в своей победе и на сей раз, он вскочил из-за стола, вытянул из стены «хобот» пылесоса, приставил сопло к осколкам посуды и дал команду на включение. Но и пылесос его приказ проигнорировал. Вскоре Збигнев убедился, что из кранов не течет вода, в холле не работает электричество и вся техника в его роскошной квартире с видом на Джубили-парк, на восемнадцатом этаже недавно отстроенного небоскреба, полностью отказала. Збигнев остановился на пороге спальни в сомнениях. За весь срок их супружества он разбудил Ирену всего два раза. И произошло это еще до переезда в Брюссель. Один, когда обрушились доллар с евро, другой, когда в их доме под Варшавой начался пожар. И в обоих случаях получил от жены жесткий выговор. Сегодня мог получить в третий, и решил не рисковать. Часы в столовой остановились. Збигнев влетел в свой кабинет, схватил очки в надежде связаться с аварийной службой. И с ужасом обнаружил, что и связь отсутствует. Не было и новостей. Каналы не включались. И всемогущие линзы, позволявшие за секунду показать любую часть света, связаться одним мысленным импульсом с коллегами из всех стран Евросоюза, вмиг превратились в обыкновенные темные очки, способные лишь защитить глаза от яркого солнечного света. Дело пахло апокалипсисом, но Залесский панику организма поборол, сунул очки в карман и покинул квартиру.
Обычно путь от дома до его депутатского кабинета занимал десять минут. Лифт поднимал депутата на крышу к посадочной парковке. За три минуты летоплан доставлял его на крышу другого небоскреба – администрации Евросоюза. И еще несколько минут непосредственно до самого кабинета. Но лифт умер. Залесский в растерянности постоял возле закрытой кабины, размышляя, что теперь делать. Вспомнил о лестнице, которой никогда не пользовался и не знал, где она расположена. Желая ее отыскать, метался, упираясь в разные двери. Но все они имели электронные запоры, и дергать их толку нет. Наконец ему повезло. Дальняя дверь поддалась. Збигнев поднажал и очутился на лестнице. По ней сплошным потоком двигалась человеческая река, уплотняясь жильцами каждого следующего этажа. Помимо владельцев квартир, ряд компаний арендовали тут помещения под офисы, и к владельцам квартир присоединялись служащие. Тревожный гул, сопровождавший людской поток, говорил о крайнем возбуждении обитателей небоскреба. Что для его солидной и скупой на эмоции публики было совершенно несвойственно. Люди что-то спрашивали друг у друга. Что-то кричали, но при этом продолжали движение. Збигнев стал частью этого «исхода». И даже при желании остановиться или повернуть назад, был обречен следовать за всеми. Не знал он и сколько времени занял его спуск – двадцать минут, полчаса, или больше. Оказавшись на улице, вздохнул с облегчением.
Джубили-парк находился далеко от центра Брюсселя. Это был зеленый район, куда горожане и туристы отправлялись на отдых. Ухоженные цветники, фонтаны, удобные дорожки и несколько музеев привлекали сюда горожан и туристов. Часть парка застроили небоскребами совсем недавно. В них селились крупные чиновники, богатые рантье и бизнесмены. Эти господа сутолоки не любили и толпами не перемещались. Поэтому Збигнева удивило огромное сборище людей возле знаменитой Арки Независимости. Наверное, такого столпотворения здесь не видели со времен Леопольда, когда тщеславный король затевал тут Всемирную выставку. Собравшийся люд сбивался вокруг активистов, которые привлекали толпу всевозможными догадками о причинах внезапно нагрянувшей техногенной катастрофы. Лютеранский священник что-то вопил о конце света. И о греховности современного общества, вызвавшего на себя гнев Божий. Какой-то длинноволосый субъект пугал толпу инопланетным вторжением. Только инопланетяне способны нарушить Глобальную систему.
Группы иноземных туристов в панике метались, ища информации. Ска-кабины перестали перемещать их в пространстве, и они не ведали, как попадут домой. Испуганные иноземцы даже не понимали, куда идти. Их личные навигаторы отказали, а ориентироваться в пространстве визуально они разучились. Никто не знал, что происходит и как жить дальше. Население Евросоюза так привыкло полагаться на виртуальную опеку, что оставшись без нее, оказалось совершенно беспомощным.
Збигнев Залесский не впал в панику, но и он чувствовал себя растерянным. Ему уже полагалось находиться в своем депутатском кабинете и разбирать многочисленные сигналы о нарушении этических норм Евросоюза, как государственными институтами, так и частными лицами. Но о каких этических нормах может идти речь, если из крана не течет вода и не работают ватерклозеты.
Внезапно среди толпы Збигнев заметил плакат, зацепивший его внимание словом «русский». Он остановился и прочитал заголовок целиком - «ЧЕМ РУССКИЙ ЛУЧШЕ ДРУГИХ». Текст под заголовком был мельче, и прочесть его издалека депутат не смог. Но попытался разглядеть, кто этот плакат держит. Разглядел и узнал два знакомых женских лица – редакторшу «Подсознательного вещания» Марту Блум и инспекторшу Гуманитарной Комиссии Магду Колиндз. С госпожой Колиндз ему однажды довелось разбирать решения Большого жюри, а Марта Блум пару раз брала у него интервью для своего канала. Обе дамы, мягко говоря, не отличались привлекательной внешностью, и если бы не общая ненависть к русским, Збигнев навряд ли удержал бы в памяти их образы.
Збигнев протиснулся к женщинам. И те его тут же узнали. Магда Колиндз протянула ему подписные листы:
- Поставьте и свою подпись, господин депутат. Она будет шесть тысяч девяносто первая. Столько граждан на этой площади разделяют наши убеждения.
Збигнев дочитал текст под плакатом: «Требуем отменить графу «ценность личности» для Дмитрия Крымова», улыбнулся, взял у Магды ручку и с удовольствием расписался. Марта Блум дождалась, пока он закончит, и заявила:
- Дождались, господин депутат? На нас напали русские!
Збигнев нервно рассмеялся:
- Не исключено. Но, надеюсь, вы сильно преувеличиваете их возможности. Глобальная система для лапотников - китайская грамота. Они до сих пор путешествуют на дизельных поездах со скоростью семьдесят километров в час. Как им добраться до Луны?
Марта настаивала на своем:
- От русских всего можно ждать. Если дело касается какой-то пакости, они найдут способ.
Магда подругу поддержала:
- Ничего путного сделать не в состоянии, а гадость – пожалуйста. Даже их школьники не раз взламывали защиту наших европейских банков. Помните, в прошлом году семилетний негодяй из Петербурга похитил семь миллионов хуаней?
- Именно так, из немецкого Хуаньцентра, – уточнила госпожа Колиндз.
Марта Блум взяла Збигнева под руку и, чтобы перекричать толпу, воскликнула: