Сайт писателя
Андрея Анисимова

Экран - штука волшебная. Трудно найти человека, который бы сказал: «Я не люблю кино». Моя любовь к кино начиналась с мультиков Уолта Диснея. На моём веку произошло множество перемен в информативном быту. Раннее детство протекло под звуки радио. Телевизор появился в московских жилищах, когда я уже пошёл в школу. Несуразный ящик с малюсеньким экраном, да ещё с водяной линзой перед ним для увеличения изображения, казался тогда гостем из мира фантастики. Владели таким сокровищем далеко не все. И к счастливчикам набивались соседи, особенно, когда транслировали футбол. Как десять-пятнадцать человек могли что-то разглядеть на том экранчике, я сегодня объяснить не смогу. Но смотрели и болели. До этого репортажи велись по радио в блистательном исполнении Вадима Синявского. Он же и комментировал первые телевизионные трансляции. Потом уже возник Николай Озеров, а в семидесятых - Владимир Перетурин, с которым мы посещали один номер «Центральных бань» в составе одной компашки. К сожалению, ни его репортажи, ни его байки о вояжах на зарубежный футбол меня не впечатлили. Но мужик он славный, и париться с ним было приятно. Это конец семидесятых, когда уже существовало «Останкино» и телевизионная техника обретала некие современные черты.
А в моей молодости передачи велись с Шаболовки, поскольку Останкинской башни не было ещё и в проекте. По тому телевизору часто показывали отечественные мультики. Насколько я теперь понимаю, их авторы тоже находились под сильным впечатлением от творений Диснея и, как умели, ему подражали. До знакомства с Диснеем мне наши мультфильмы нравились, и я ещё студентом устроился работать в кукольный мультфильм, где получил корочку сотрудника. С этого момента у меня появилась возможность посещать все просмотры «Дома кино» и глядеть там то, что массовому зрителю не показывали. Проработал на студии я мало, а корочку хранил долго. Не пропускал ни одного интересного просмотра.
Показывали зарубежную классику, шли закрытые показы новых фильмов. После просмотров проходили обсуждения. Всё это стало для меня настоящим киноликбезом. Много чего там я увидел интересного. А о мультипликации нечего и говорить. После диснеевских «Бэмби» и «Белоснежки» осознал пропасть между уровнем наших и его фильмов. Но это скорее результат юношеского слабоумия максималиста, поскольку в советской мультипликации немало своих шедевров и талантов. Понимание этого приходит с возрастом. А в молодости мы глупы, самоуверенны и категоричны.
Сам я ничего путного на студии не сделал, но с процессом создания кукольных фильмов познакомился. Не преуспев в мультипликации, на экран я всё же пробился, правда, телевизионный. Став заправским журнальным юмористом, получил приглашение сначала участвовать в передаче «Спокойной ночи, малыши!». Той самой, где сейчас появился «тигренок Путина». Это была первая половина шестидесятых, когда передачи не записывали, а после короткой репетиции сразу выдавали в эфир. Я умею быстро рисовать разных зверюшек, что и делал в передаче, иллюстрируя в кадре свои короткие сказочки.
Примерно тем же занимался и другой художник, красавчик с грузинскими усиками, которого звали Вадим Курчевский. Потом он стал известным советским мультипликатором, к сожалению, его уже нет. Редактором этой передачи тогда работала прелестная молодая дама небывалой красоты. Но в её прелестной головке мысли не водились, и даже нехитрая детская тематика требовала от неё непосильного умственного напряжения. Была она из обрусевших греков и носила фамилию Каратовитогла. Имя её я запамятовал, но такую фамилию забыть невозможно.
Затем появился телевизионный журнал «Телеокно сатиры», где я делал то же самое для взрослых. Писал фельетоны и рисовал к ним картинки. Но уже не в кадре. Картинки вывешивались на огромный барабан, его крутили перед камерой и получалась из таких рисунков целая история. Год или чуть больше все шло прекрасно. Но затем к празднику «День рыбака» написал фельетон о злостном браконьере из начальников какой-то области. А начальник оказался секретарем райкома партии. Тогда без особого разрешения хулить высоких партийцев в СМИ запрещалось. Редактор, а им был французский репатриант Марат Хоренович Гюльбекян, кстати, вместе с Александром Масляковым создававший КВН, проморгал сей конфуз и был наказан выговором, а меня от журнала отлучили. Но это было не основным моим занятием, поэтому горьких слез не лил, хоть об упущенных гонорарах вздыхал. Ведь платили на Шаболовке художникам прилично - пять рублей за рисунок. А в передаче их использовалось несколько десятков. Для двадцатитрехлетнего голодранца это было целое состояние.
В конце шестидесятых уехал служить художником в узбекском театре, и о Шаболовке забыл почти на пятьдесят лет. Появился я там вновь совсем недавно. После показа многосерийного фильма по моим романам «Близнецы» на Первом канале нас с генеральным продюсером кинокомпании «Фаворит-Фильм» пригласили на РТР для переговоров. РТР размещает свои редакции в том самом здании телецентра на Шаболовке, где я подвизался в юности. Впечатление вынес удручающее. Тогда все здание, его аппаратные и павильоны казались чем-то сверхсовременным с привкусом западного шика. Оказавшись там в наши дни, я как бы шагнул на полвека назад. На Шаболовке ничего не изменилось. Сегодня все те интерьеры, уже потертые и закостеневшие, выглядят невероятно уныло. Даже мебель редакторов словно из того времени, как, кстати, и они сами - пожилые дамы в совковых шорах, мало что смыслящие в том деле, которым им приходится заниматься. Ощущение инерции и нафталина сохранилось во мне до сего дня.
Но вернемся к теме. Телевидение это не кино, но нечто близкое, с чем мне в юности удалось соприкоснуться. Уже работая сценографом, готовясь к фестивалю молодежных и кукольных театров, в Ташкенте в 1969 году написал пьесу для узбекской труппы по мотивам их национального эпоса «Алпомыш». Пьесу эту я попросил подписать высокого театрального чиновника из Минкультуры Узбекистана, чтобы облегчить цензурные формальности. Речь в пьесе шла об исходе части народа на чужбину после ссоры двух правителей. В тот момент начинался исход российских евреев, и в пьесе имелись достаточно внятные аналогии. На узбекском языке российские цензоры ничего не поняли, а узбекские поверили чиновному «автору». Мой финт удался, и после фестиваля мы эту пьесу поставили с русской труппой на русском языке, где я значился переводчиком.
Эпос этот сильно забил мне голову. Объем пьесы не велик, но чтобы написать двадцать пять страниц ремарок и диалогов, пришлось перелопатить пятьсот страниц эпоса, в котором европейцу с первого захода просто не разобраться. Проделав этот сизифов труд, я искренне увлекся материалом и решил, что могу написать хороший сценарий для кукольного мультфильма. Мой режиссер, Владимир Сергеевич Иогельсен, о котором в театральном разделе я подробно рассказал, до руководства театром преподавал в Ташкентском театральном институте. Окончивший этот институт Зиновий Ройзман уже работал на Узбекфильме, заведуя его мультотделением. Кажется, сам Ройзман у Иогельсена не учился, а был учеником Гинзбурга. Но оба режиссерских курса тесно сотрудничали, и Иогельсен свел нас с Зиновием. Я предлагал тогда не только сценарий эпоса, но и способ его воплощения. Предложил снять фильм в пластилине. До пластилиновой вороны еще было больше десяти лет. Эпос требует монументальных решений, а скульптурные персонажи из пластилина вполне могут работать эпически. Ройзману идея очень понравилась. Вообще он мужик неглупый и весьма даровитый. «Узбекфильм» заключил с нами договор на сценарий. И мы с Иогельсеном в самое жаркое время, когда в Узбекистане от жары дохнут мухи, махнули на Эльбрус к моему папочке создавать будущий фильм.
Я уже упоминал, что моя мама Вера Маркелова – детский драматург. Отец мой, Юрий Михайлович Анисимов, к литературе или художествам отношения не имел. Если не считать того, что в ранней молодости, пока учился, он в качестве водителя обслуживал режиссера Таирова, когда тот руководил театром на Пушкинском бульваре. Отношение с боссом у молодого водителя были самые теплые, он бывал в доме Таирова и дружил с артистами его труппы. Один из этих артистов, Владимир Торстенсен, кажется, еще жив и является старейшим артистом России. Но дальше дружбы с деятелями культуры в своих симпатиях к миру искусства отец не заходил. Он был истинным фанатом горных лыж, окончил Высшую спортивную школу и поначалу преподавал спорт в МГУ, а затем уехал на Эльбрус, где принял деятельное участие и даже руководил строительством горнолыжного комплекса в Терсколе, а затем открыл там горнолыжную школу. Все это я знал от мамы, которая находилась с отцом в разводе, но отношения родители поддерживали дружеские.