Сайт писателя
Андрея Анисимова

Минут пятнадцать в кабинете держалась полная тишина, если не брать во внимание жужжание вентиляторов двух процессоров и слабый звук от клавиатуры Бирмана. Прослушав запись, Рогозин снял наушники и, ни слова не говоря, вышел из кабинета. Полковник Гусев, при появлении своего заместителя, приподнял бровь:
- Новые проблемы в деле?
- Николай Дмитриевич, мне надо лететь в Германию.
- Закончишь операцию, лети хоть в Африку. До пятницы ждать недолго. Сегодня уже вторник.
- В Африку мне не надо. А в Германию нужно срочно. – И он рассказал полковнику о беседе Расула Самадаева с адвокатом Сосновским.
- Хорошо, Толя, вылетай. Операцию я завершу сам. Но тем же рейсом тебе светиться не надо. Сосновский знает тебя в лицо. Твой Шенген еще в силе?
- Да, Дмитрий Николаевич. Когда я ехал в Польшу, мне открыли многоразовую визу.
- Тогда иди к Бирману, он вычислит тебе оптимальный маршрут. А я пока свяжусь с немецкими коллегами. Я несколько лет там работал и кое-кого знаю.
- Спасибо, Дмитрий Николаевич.
- И не забудь заглянуть ко мне еще раз. Проведем твой вояж как часть операции «Родня». Так, что получишь командировочные.

Через два с половиной часа Анатолий Васильевич уже сидел в самолете, но летел он не в Германию. Бирман не только нашел оптимальный маршрут, но и забронировал Рогозину билет до Кельна, но не из Москвы, а из Петербурга. Как раз по вторникам из Пулкова немецкими авиалиниями совершался коммерческий рейс. Самым трудным оказался не полет в Германию, а поездка по Москве в аэропорт Шереметьево. Но Рогозину повезло, и водитель Гусева доставил его за несколько минут до вылета. А Павел Рябинин успел связаться со службами по своему ведомству, и Рогозина посадили в самолет с нарушениями всех существующих правил. Лететь в Питер другим рейсом Анатолий Васильевич не мог, он бы не успел на немецкий рейс.
Сидя в кресле, подполковник вдруг понял, как устал за последние дни. Но заснуть или расслабиться не получалось. Мысль о том, что Катерина Штромова может оказаться жертвой отвратительного шантажа, вызывала у него ярость и желание немедленно действовать. Может быть, именно сейчас, в самолете, он ясно осознал, что эту женщину любит. И не важно, что она решит по поводу их отношений, важно, чтобы ее никто не посмел обидеть. И еще Рогозин подумал о людях, с которыми работал. И Гусев, и Бирман, и Рябинин отнеслись к его проблеме, как к своей личной. Ни лишних вопросов, ни косых взглядов. А ведь он оставлял на них и свою немалую часть работы. Пожалуй, лишь он сам проявил излишнюю эмоциональность – прощаясь с Бирманом, посетовал, что не увидит выражения лица Чуменко, когда тому предъявят ордер на арест. Компьютерный гений усмехнулся и ответил: «Можете не волноваться, я вам его лицо покажу».
Вика бы тоже рванула к нему на помощь, но о его полете в Германию, девушка узнать не успела. Когда Рогозин с ней беседовал, он еще сам об этом не знал.
Вспомнив о Гвоздиковой, Анатолий Васильевич немного оттаял. Он догадывался, что к столь скоропалительному решению о замужестве ее подтолкнула не только зародившаяся любовь к Александру Зарядину, но и его беда. Это был достойный поступок, и подполковник за свою юную подругу испытывал почти родительскую гордость.
Багажа у Анатолия Васильевича с собой не было вообще. Что вызвало подозрительный взгляд молодой таможенницы в Пулково. Поняв ее замешательство, Рогозин улыбнулся и пояснил, что на сборы не имел времени – дела заставили лететь срочно. Девушка тоже улыбнулась, и он спокойно пошел на посадку.
Когда самолет набрал высоту, Рогозин вдруг успокоился и уснул. Либо усталость взяла свое, либо в его подсознании появилась уверенность – он летит в Германию и, значит, ей уже ничего не угрожает. Проснулся, когда самолет начал резко сбрасывать высоту. Три часа промелькнули мигом. Ждать багажа у него нужды не возникло и, миновав необходимые службы, Анатолий Васильевич вышел в зал аэропорта Кельн/Бонн одним из первых. Получив эсэмэску от Бирмана, не стал никуда перемещаться, а как вышел, поднял правую руку. К нему тут же подошел мужчина в светло-сером костюме с короткой стрижкой-ежиком. Навскидку Рогозин дал ему лет пятьдесят.
- Привет, Анатолий. Меня зовут Курт Верхард. Как долетели? – И немец выдал дежурную улыбку, в которой, однако, проглядывала искренняя доброжелательность.
- Спасибо, все нормально. А вы говорите по-русски совершенно без акцента. Я бы даже сказал, выговор у вас московский.
Курт снова расплылся в улыбке, и на сей раз абсолютно искренне. Похвала русского пришлась ему по душе:
- Я десять лет отработал шпионом в Советском Союзе. С акцентом меня бы посадили за решетку раньше.
- Вы сидели в русской тюрьме?
- Да, этот университет я закончил досрочно. Меня поменяли на вашего начальника Гусева. С тех пор мы с ним большие приятели.
Рогозин ожидал снова увидеть улыбку, но Курт оставался совершенно серьезен, и Анатолий Васильевич понял, что с ним не шутят:
- Когда же это было?
- В начале восьмидесятых. Теперь я старик, а тогда был настоящим джигитом.
- Вы старик? Что-то не верится.
- Я ровесник Николая Гусева, и тоже теперь уже не разведчик. Возглавляю русский отдел нашей городской полиции. Ваших соотечественников в Германии больше пяти миллионов, и некоторые из них требуют нашего пристального внимания. Но, как говорится, в ногах правды нет. Пошли к машине. Вы, я вижу, без багажа?
- Да, прилетел налегке, и даже не успел заехать домой переодеться. Так что весь гардероб на мне, – ответил Рогозин, устремляясь за «стариком». Тот двинул твердой пружинистой походкой, и чтобы за ним угнаться, москвич едва не перешел на бег. Курт резво дошагал до парковки, открыл гостю дверцу маленького фольксвагена и снова улыбнулся. На сей раз виновато:
- В такую рань не стал вызывать нашего водителя, а приехал на своем ослике. Он у меня молодец – кушает мало.
- Далеко до Кельна? - Спросил Рогозин, устраиваясь в тесноватом салоне.
- Пятнадцать километров. В шесть утра долетим до города минут за восемь. Днем дорога берет вдвое больше.
- По сравнению с Москвой, у вас как в раю. – Не без зависти заметил Анатолий Васильевич.
- Грех жаловаться. Я в Кельне родился, и очень его люблю. Хотя жил здесь совсем немного. Работа такая. Вот на старости лет повезло. – Они выехали на трассу, и Курт заговорил о деле: - Ваш сотрудник выслал мне текст беседы этого Сосновского, так что я в теме. До его прилета у нас много времени, и мы должны успеть обсудить порядок наших действий. Я выскажу свои соображения, а вы решите, прав я или нет?
- Не возражаю. – Ответил Рогозин и отвернулся от окна, хотя пейзаж ему был любопытен.
- Я предлагаю дать возможность преступникам совершить деяние, тогда мы надолго упечем их за решетку.
- Вы не оговорились? Я считал, что преступник будет один.
- Нет, не оговорился. Ведь ваш Сосновский найдет здесь сообщника из чеченской диаспоры. Тот может задействовать и еще кого-то. Поэтому их количество для нас пока число икс. Вы поняли мою мысль?
Рогозин утвердительно кивнул:
- Естественно. Но я хочу, чтобы вы ее закончили.
- Надо взять их под колпак и довести до логического конца. Это сделать мои люди в состоянии. Но без согласия Катерины пойти на такой эксперимент, как я понимаю, мы не имеем права.
- «Логический конец» означает дать бандитам возможность запихнуть девочку в машину. Не думаю, что мать на это согласится.
Курт осторожно обогнал реликтовый Мерседес и только после этого ответил:
- Дотащить ее до машины мы им не позволим, а схватить должны. Иначе нет состава преступления. Вот я и хочу, чтобы вы переговорили с мадам Штромовой. Со слов Дмитрия, я понял, что вы знакомы?
Рогозин с трудом поборол смущение:
- Да, мы действительно знакомы. Именно поэтому я бы не хотел, чтобы Катерина знала о моем приезде.
- Поздно. Ее предупредили, что вы летите в Кельн, и о возможном похищении дочери тоже.
- А вы не поспешили?
- Я не имел права поступить иначе, и после звонка Дмитрия послал к ней агента. Госпожа Штромова к десяти часам придет в комиссариат.
- Хорошо, я подумаю. Кажется, мы уже в городе?
- Да, несколько минут. – Усмехнулся водитель: - Наши пригороды, в отличие от ваших, куда богаче центра. Все состоятельные люди предпочитают селиться именно там. Свой дом, небольшой садик – мечта любого бюргера.
- Увы, российские пригороды пока еще больше смахивают на трущобы. Но подвижки в этом вопросе у нас уже есть…
- Слыхал. Новые русские тоже строят себе дома за чертой города. Я верно излагаю?
- Верно. А куда мы едем? – Спросил Рогозин, заметив, что Курт свернул с трассы, а город, в представлении москвича, еще не начинался.
- Едем ко мне. Не вести же вас в комиссариат в шесть часов утра. Выпьем кофе, обговорим детали. А потом поедем на работу, и я вас представлю коллегам, которые будут нам помогать. Не возражаете?
- Я ваш с потрохами и возражать не могу. Простите, что доставил вам столько хлопот.
- Нисколько хлопот вы мне не доставили. Если удастся предотвратить похищение ребенка, это будет большим успехом нашей полиции и лично меня как ее работника. Это я вас должен благодарить. И еще, я холостяк, поэтому мой дом - ваш дом на все время вашего пребывания в Кельне.
- Спасибо, Курт. А я вас не стесню? А то слышал, европейцы даже близким родственникам снимают апартаменты?
- Считайте меня плохим европейцем, но вы меня не стесните. Потом, я уже больше русский. Десять лет изображал инженера и три года расплачивался за это в тюрьме. Так что менталитет у нас с вами почти одинаковый. – И Курт притормозил у ворот трехэтажного коттеджа: - Вот мы и приехали.
- Это ваш дом?! – Изумился Рогозин.
- Да, это мое гнездышко. Я же птица перелетная.
- Ничего себе гнездышко! Да это целый дворец. Вы миллионер?