Сайт писателя
Андрея Анисимова

- Удача, за которой опытный сыскарь иногда ходит по году. А Гвоздикова получила в первый день. Так что, товарищ подполковник, с вас причитается, - намекнул Рогозину Наум Бирман.
- Это с нас всех Гвоздиковой причитается - поправил Гусев: - Очень толковая барышня. Я подумаю о зачислении ее в штат подразделения. А снимки срочно в лабораторию ФСБ. Пусть дадут официальное заключение.
Бирман поспешил выполнять приказ. А Гусев пожал Рогозину руку:
- Хорошо начал дело, Толя. Желаю и дальше в том же духе.
- Спасибо. Теперь и запись их беседы стала понятна. Послушаем еще раз?
- Вот теперь она и совсем без надобности. У нас есть документик покруче.
- Тогда я пойду еще поработаю…
Гусев посмотрел на заместителя с удивлением:
- Ты же своей Гвоздиковой обещал заехать к семи? А время уже без пятнадцати. Нехорошо заставлять барышню волноваться…
Рогозин посмотрел на часы и вскочил с кресла. Время в кабинете Гусева всегда летело незаметно, и Анатолий Васильевич забывал о его скоротечности.

*******

Катерина сидела возле включенного телевизора, но картинку на экране не видела. Плакать она больше не могла, но участвовать в том, что происходило вокруг, не могла тоже. Звонок в дверь она слышала, но с места не встала. Чрез минуту звонок повторился. Штромова поднялась и, глядя себе под ноги, пошла в прихожую. Не спрашивая, кто звонит, распахнула парадное. В дверях стоял Сосновский с огромным букетом белых роз.
- Что тебе, Андрей?
- Очень хотел тебя увидеть. Можно войти?
- Входи… - Она повернулась и, не обратив внимания на розы, молча пошла обратно. Сосновский закрыл дверь, снял в прихожей ботинки и с розами в руках двинулся за ней. Катя заняла у телевизора ту же позу, в которой сидела до его прихода.
- Тебе не понравились мои цветы?
- Что?
- Я спросил, почему тебе не понравились мои розы?
- Какие розы? Ах, эти... Отнеси их на кухню...
Он проследовал на кухню с букетом и обратил внимание, что раковина завалена немытой посудой, а холодильник открыт и возле него лужа воды. Пристроив розы на стол, вернулся в гостиную:
- Катя, жизнь все равно продолжается. Ты хоть что-нибудь ела?
- Пока не хочется.
- Но, так же нельзя. Ты подорвешь свое здоровье. Подумай о дочери.
- Отстань. Тебе какое дело?
- Не понимаешь?
- Ты зачем пришел?
- Хотел тебя проведать.
- А может, трахнуть?
- Ну, Катя… зачем ты так?!
- Уматывай. Я не хочу тебя видеть.
- Хорошо, я уйду. Но сначала выслушай меня.
- А что хорошего я могу от тебя услышать? Ты мне посоветуешь, как лучше тратить деньги Олега?
- Причем тут деньги?
- Притом. Вы все живете для денег. Чтобы жрать, трахать девок и изображать мачо. Один Олег был не такой. Вот вы его и убили.
- Катя, что с тобой? Его никто не убивал! Он сам ушел из жизни.
- И ты ему в этом помог.
- Я? Ты с ума сошла?!
- Как будто я не понимаю, чего ты добиваешься…
- Чего я добиваюсь?
- Меня ты добиваешься! - Закричала Катерина и, едва сдерживая рыдания, бросилась в спальню.
- Я тебя люблю! - Крикнул Сосновский ей вслед, постоял у телевизора, где показывали комиков, и медленно пошел к ней.
Катерина лежала на кровати, уткнувшись в подушку, и плечи ее вздрагивали. Андрей присел на краешек постели, начал гладить ей спину, говорить ласковые слова. Потом погасил свет и лег рядом.

******

Вика остановилась на пороге и взяла Рогозина за руку:
- Зачем тебе ехать в твою казенную квартиру? Оставайся у меня. - Сказала и покраснела. Рогозин тяжело вздохнул:
- Вика, не начинай... Мы же договорились, пока не закончим дело, о наших чувствах рассуждать не будем.
- Я не могу тебя понять?! Ты же знаешь, что твой сынок нашел мне замену и счастлив?! Что теперь тебя останавливает? Может быть, я тебе совсем не нравлюсь?
Они уже оговорили все вопросы. Вика поделилась с Анатолием Васильевичем своими соображениями о внезапно появившейся клиентке, и они вместе решили заняться делом вдовы Штромова. Рогозин тут же выяснил, что склад, где конфисковали товар, находится на территории Чуменко. Самоубийство бизнесмена могло неожиданно стать еще одним звеном в цепи преступлений доблестного полковника ОБЭП. И тут Вика снова со своими вопросами и предложениями. Он уже вознамерился прямо сказать, что относится к ней, как к дочери и раз и навсегда закрыть эту тему. Но потом подумал, что личные мотивы сейчас, когда они ведут такое сложное расследование, могут помешать делу, и решил разговор отложить. Но Вика об этом не догадывалась и требовала ясности:
- Ты мне не ответил?
- На что?
- На мой вопрос. Может быть, я тебе, действительно, совсем не нравлюсь, как женщина?
- Ты еще не женщина, а ребенок.
- Если я не женщина, кто же спал с твоим сыном?
Рогозин понял, что отложить беседу не удастся. Он вернулся в кабинет и уселся на диван.
- Хочешь поговорить, давай поговорим.
Вика тут же уселась рядом:
- Давай.
Рогозин обхватил ее голову, повернул к себе и посмотрел девушке в глаза:
- Ты славный человечек, Вика. Мне многое в тебе нравится. И я тебе очень благодарен за то, что ты меня поддержала в трудный момент моей жизни. Такое не забывается… Но жениться на тебе я не могу, а делать любовницей не имею права. Тебе по жизни не хватает отца, и я в твоем сердце занял его место. Ты сама не понимаешь этого до поры до времени. Такой дочерью я бы тоже гордился. И если у вас со Славой не срастется, ты еще встретишь парня, с которым тебе захочется создать семью. А мы с тобой останемся хорошими, добрыми друзьями. Поверь, такая дружба ничуть ни хуже иной любви.
Вика резко освободила свою голову из его рук и вскочила с дивана.
- Уходи, Толя. Я все поняла.
- Сейчас Вика ничего не поняла. Но она девочка умная и скоро поймет, - грустно улыбнулся Рогозин и пошел к двери. Гвоздикова провожать его не стала. Полковник догадывался - стоит ему закрыть за собой дверь, и она разревется. Но тянуть дальше с ответом, что он думает по поводу их отношений, считал недопустимым.
Ехать домой ему и вправду не хотелось, и он рванул в Баковку. Из полночной Москвы выехал быстро. Пролетел Кольцевую автодорогу, едва притормозив у поста дорожной службы, и через пятнадцать минут уже сигналил возле глухих ворот ведомственного особняка. Ворота бесшумно открылись, и он заехал на территорию. Возле крыльца тут же зажегся свет, и из дверей вышла Маша Седельникова.
- Здравствуйте, Анатолий Васильевич. Как хорошо, что вы приехали. А то сегодня я совсем одна. Конечно, если не считать охраны. Но у ребят свои заботы, у меня свои. Пойдемте, я проведу вас в вашу комнату.
- Спасибо, Маша, а Сережа уже спит?
- Доктор в Москве. Разве вы не знаете? Теперь его семья здесь, и он, когда нет клиентов, ночует в городе.
- И когда они приехали?
- Вчера утром.
- А где остановились?
- С жильем Дмитрий Николаевич помог. Есть хотите?
- Хочу.
- Тогда, пока устраивайтесь, а я что-нибудь нарою на кухне.
Рогозин поднялся в комнату, в которой провел неделю, и тут же вышел на балкон. Ночной пруд отражал мерцающими дорожками огоньки фонарей, что светили на другом его берегу, звонко, но монотонно кричали ночные кузнечики, и где-то вдалеке тихо играла музыка. Рогозин посмотрел на часы. Они показывали первый час ночи.
- На балконе прохладно. - Услышал он и оглянулся. На письменном столе стоял поднос с закусками, горела свеча и в ее свете поблескивали хрустальные бокалы.
- У меня сегодня день рождения. Давайте отметим, - предложила Маша и разлила в бокалы вино.
- Простите, Маша, а я без цветов и подарка…
- Вы же не знали. И потом, цветы я люблю всегда. Сможете исправиться. Присаживайтесь, вы же у себя дома.
Анатолий Васильевич поднял бокал:
- За последнее время я только здесь почувствовал уют домашнего очага. Это ваша заслуга. Счастья вам, Маша.
Именинница улыбнулась:
- А теперь закусывайте. Язык очень вкусный. Чудом сохранился. - Она смотрела, как он ест, с нежным любопытством. Так хозяйка смотрит на щенка, которого впервые кормит едой взрослой собаки.
- Маша, можно нескромный вопрос?
- Спрашивайте, если вам хочется.
- Почему вы в такой вечер одна?
- Мы с Ванькой поцапались, и я ушла. Думала, придет поздравить, паршивец. Не пришел, фасон держит. Ну и ладно. Господь мне вас послал. А вам меня.
Рогозин смутился. В интонации женщины прозвучало предложение. И словно подтверждая его догадку, Маша подошла к нему и крепко поцеловала в губы:
- Ты классный мужик, и нам будет хорошо, - и обняв его, повела к тахте.
Анатолий Васильевич давно не имел женщину. Яростное желание заполнило его целиком, он повалил ее, и начал целовать, расстегивая на ней блузку. Она помогла. Рогозин сжимал полноватое женственное тело и превращался в жадного зверя. И ей этот зверь нравился. Она не слишком отвечала на его страсть, но позволяла делать с собой все, что он захочет. И он делал. Отвалился, когда небо на Востоке просветлело, и несколько раз пропел петух. Его крик в этом ближайшем Подмосковье, звучал словно в театральной постановке. Но Рогозин петуха не слышал. Он уже спал. Проснулся, когда в окна во всю било солнце. В комнате никого не было, как не было и следов вчерашнего пира. Анатолий Васильевич встал и увидел на столе записку. Подошел и прочитал:
«Надеюсь на твою офицерскую честь. Если бы не Ванька, оженила бы тебя как миленького. А так, пусть это станет маленьким подарком на мое рождение. Прочитаешь и сожги. Ты же разведчик и умеешь хранить тайны». Рогозин достал зажигалку, поджег листок и с горящей бумажкой вышел на балкон. Когда записка наполовину сгорела, пустил ее вниз. Маленький факел подхватило ветром и понесло к пруду. Через несколько секунд прощальное послание Маши превратилось в пепел, осевший в траве.