Сайт писателя
Андрея Анисимова

Гувер кивнул лакею и, заказав себе водки, запалил сигару. Когда водку принесли, он взял салфетку с вензелем клуба, подвинул ею стакан Стива и, бросив в него маленькую таблетку, размешал палочкой для маслин. Затем так же, при помощи салфетки, вернул стакан на место, после чего, попыхивая сигарой, уставился на дверь. Форест вернулся минут через пять, лицо его было бледным:
— Гувер, мне очень лестно, что ты выбрал меня для твоего бизнеса. Таких денег, как ты предлагаешь, я не видел даже во сне. Но я не могу принять твое предложение.
— Почему не можешь? — наивно удивился Сомерест.
— Имя можно запачкать один раз, и никакая автоматическая прачечная Стивенсонов его не отмоет. А для меня имя — это возможность заниматься любимым делом.
— Очень жаль, Стив. Давай выпьем водки и будем считать, что этого разговора между нами не было.
— Ты не обиделся? — облегченно вздохнул комментатор. — Поверь, я к тебе отношусь с симпатией, но бизнес на душах мне не нравится.
— Конечно, не обиделся. И в подтверждение позволь поднять стакан водки, который я специально для этого заказал, за твои дальнейшие успехи, — улыбнулся Сомерест, и они оба залпом выпили.
Пожимая на прощание Стиву руку, Гувер отметил, что она влажная. Он пересек зал, возле дверей обернулся к Форесту, который успел вернуться к компании завсегдатаев клуба, и громко крикнул:
— Стив, ты неважно выглядишь. Советую не засиживаться, а отправляться домой и хорошенько выспаться.
Сам Гувер именно так и поступил. Но перед тем как лечь, он позвонил Шиме Грохману и поручил ему рекламную кампанию Стерна. Шиме можно было дать пять тысяч долларов, и он за них сделает все что угодно. Конечно, Грохман не Форест, и имя у него немного попачкано, но зато он назойливый, как муха, и там, где другой стукнет два раза, Шима будет долбить сто. Покончив с этим, Гувер принял ванну с экстрактом мангового дерева и спокойно уснул.
В восемь утра его разбудил Гарри. Негр вошел в спальню с телефонным аппаратом в руке.
— Госпожа Тоун, — виновато доложил он.
— Почему так рано? Что‑нибудь случилось, Бобо? — сонным голосом поинтересовался Сомерест у своей подруги.
— Ужасная новость. Пришла телеграмма из Лондона. Пишут, что у меня исчез брат. Я взяла две каюты на «Джорже Вашингтоне». Он отплывает в полдень. Очень надеюсь, что и ты поплывешь со мной. Одной мне в Лондоне страшно.
Сомерест выдержал значительную паузу. Он давно ждал этого сообщения и думал, как с меньшим подозрением увязаться в Лондон с Бобо, а тут она сама так славно все сделала. Но выказывать свои чувства красный агент не стал, а лишь сухо согласился:
— Хорошо, дорогая.
— Это очень нарушит твои планы? — забеспокоилась Лионет.
— Естественно, что в трудную минуту я должен быть рядом, — с пафосом ответил кавалер.
— Я тебе так благодарна! Ты попросишь Гарри заехать за мной? Кэт не поднимет чемодан с вещами. Я же не знаю, какие церемонии нам предстоят, и беру одежду на все случаи, включая траур…
— Конечно, дорогая. Гарри в твоем распоряжении. Сейчас я его к тебе и отошлю, — продолжал разыгрывать любящего друга Гувер.
— Как мило с твоей стороны. Так до встречи на пароходе, — проворковала Бобо. — Кстати, ты говорил вчера, что едешь беседовать со Стивом Форестом. Все утренние газеты сообщают о его скоропостижной смерти.
— Я заметил, что он неважно выглядит. Кажется, даже посоветовал ему поехать домой и выспаться, — зевнув, ответил Гувер и, попрощавшись с мадам Тоун, надел халат и отправился на кухню.
Овсянка, с которой он по лондонской привычке начинал день, уже стояла на столе. Сомерет не торопясь принялся за кашу. В отличие от многих, кто ест овсянку исключительно как лекарство, Гувер ее любил, но не любил, когда ему мешали завтракать. Поэтому на своего слугу, когда тот осмелился заглянуть в столовую, посмотрел сердито.
— Сэр, вас спрашивают какие‑то люди. Кажется, из полиции и… — но договорить Гарри не успел.
Двое крепких мужиков в одинаковых плащах и шляпах отпихнули чернокожего и, подскочив к Гуверу, защелкнули наручники на его запястьях.
— Порядок, — удовлетворенно рявкнул один из копов, что был постарше.
— В чем дело? — возмутился любитель овсянки.
— Вы обвиняетесь в убийстве радиокомментатора и в шпионаже в пользу красной России, — радостно произнес тот, что был помоложе.
— Можно я доем? — спокойно попросил Гувер.
— Доешь, но в наручниках, — ухмыльнулся старший.
Гувер поблагодарил и принялся не спеша, ложку за ложкой, отправлять в рот кашу. Сообразив, что, глядя на его трапезу, копы расслабились от умиления, он внезапно рванул к раскрытому окну и прыгнул.
— Какой это этаж? — спросил молодой коп у напарника, заглядывая вниз.
— Тринадцатый.
— Несчастливое число, — многозначительно изрек молодой коп.
Старший коп не возражал.

* * *

Синицын заснул только под утро. До часу ночи он старательно выписывал имена из романа Каребина. Но люди и события, о которых там рассказывалось, имели столь солидный возраст, что перенести их в сегодня сознание молодого следователя отказывалось. «Что, если я схожу с ума?» — Эта поганая мысль являлась к Славе за вечер несколько раз.
Он встал, подошел к зеркалу, долго и внимательно разглядывал отражение. Но особых перемен в своей внешности не отметил. Глаза не бегали, глюки, если не считать странного появления седого мужчины в кабинете, его не беспокоили.
Молодой человек выглядел лишь несколько бледнее обычного. Но недавнее ранение, размолвка с Леной и работа эту бледность объясняли.
Тревогу у старшего лейтенанта вызывали чудеса, происходившие с ним в последнее время. В романе Каребина описывались мистические вещи. Хоть книга Олега Ивановича и называлась историческим романом, все же это была художественная литература, а значит, авторская фантазия имела право на существование. Все места, в которых Каребин описывал необъяснимые таинственные явления, старший лейтенант к ней и относил. Но приход седого мужчины и его слова, что имя убийцы надо искать в романе, ему не приснились. "Меня здесь нет.
Только мой образ", — вспомнил он заявление этого типа. Синицын видел седого уже в третий раз. Первый в дверном глазке квартиры вдовы, второй — в окне пельменной, и вот сегодня. Если первую встречу еще можно с натяжкой назвать случайной, то две других никак.
После пельменной Седой загнал его в театр. Слава в этот день туда не собирался. В театре от бухгалтерши он узнал о сборище стерновцев пятого июня.
Застрелили писателя через неделю после него. А сборище происходило по случаю приезда внука Стерна Сергея Юльевича. Уж не он ли заказал Каребина и Рачевскую?
Если предположить, что пьесу прикарманил в театре Абакин, как скорее всего и было, то он вполне мог поделиться с почетным председателем своими опасениями.
Да, в театр Слава попал не по своей воле. Седой человек явно шел с ним на контакт. Но чего он добивается и какую роль играет в деле, Синицын пока уяснить не смог. Устав от умозаключений, к четырем ночи молодой человек наконец уснул.
В девять утра его разбудила мама.
— Пусик, у нас опять Маша, — сказала Вера Сергеевна каким‑то обреченным тоном. Так говорят, когда соседи с верхнего этажа заливают квартиру в очередной раз.
Слава тер глаза и ничего не понимал. Посмотрев на часы, он только сообразил, что опаздывает на работу.
— У нас опять Маша, — повторила Вера Сергеевна.
Первое чувство, которое охватило Синицына спросонья, была ярость.
— Я не хочу ее видеть, мам, — застонал он.
— Она принесла сыр, сливки, кекс и собирается с нами завтракать, — вздохнула Вера Сергеевна.
— Гони ее в шею.
— Ну Пусик, как можно прогнать человека? Ведь у нее убили мужа, — развела руками мама. — И потом, ты же с ней провел ночь…
— Ладно, я пошел умываться.
Маша Баранова в легком ситцевом платьице ценой не меньше двухсот долларов, с новой короткой стрижкой и при жемчужных бусиках выглядела «простенько, но со вкусом». При виде Славы она виновато улыбнулась:
— Очень не люблю завтракать одна… А у вас так уютно.
— Я уже знаю, что ты не любишь одна спать, теперь выясняется, что и завтракать тоже, что еще ты не любишь делать одна? — мрачно поинтересовался Слава, усаживаясь за стол.
— Ты сердишься? Ну прости. Я знаю, что тебя ранили, и очень переживала. Не пришла в больницу потому, что Вера Сергеевна мне сказала про Лену. Я тебе даже пирог испекла… Пришлось съесть самой.
— Маша, объясни, что происходит? Мы знакомы по делу убийства твоего мужа.
Частным образом видеться с тобой до конца следствия я не имею права. Что тебе от меня надо? — не выдержал Синицын.
— Слава, но я же осталась одна…
— Может, мне лучше уйти? Вы сами объяснитесь? — Вера Сергеевна почувствовала себя лишней при этом разговоре.
— Ну что ты, мам? И не о чем нам объясняться. Я сказал тебе, что провел ночь с этой девушкой, но ты меня не так поняла. Между нами ничего не было. Маша попросила, чтобы я посидел рядом на постели, потому что ей страшно. Я и посидел. Вот и все дела.
— Господи, старая я дура! — всплеснула руками Вера Сергеевна. — Вот беда!
Машенька, у нас горе. Лена из‑за тебя оставила Славу, — и женщина рассказала Маше о размолвке сына с невестой.
— Я лучше уйду. — Маша отодвинула чашку и собралась подняться.
— Нет уж, пришла завтракать, ешь свой сыр. Нечего тут обиды разводить, — приказным тоном остановил Слава гостью.
Маша послушно подвинула чашку назад.
— Хорошо, если ты просишь…