Сайт писателя
Андрея Анисимова

— Эту бабу Саня Рушало привел. Я подумал, что они на проходной ее докуметы просветили.
— Рушало, Чихоненко… Она с ним пару слов на мове сгутарила, и он обо всем забыл, — предположил стажер.
— Может быть… — задумчиво согласился Слава. — Выходит, мы оба мудаки. — Сделав такое заключение, Синицын торжественно пожал стажеру руку.
Они допили под остывший кофе, аккуратно ложечками расправились с пирожными и покинули прокуренный зал бара Центрального дома работников искусств.
Оказавшись на «свежем воздухе» Пушечной улицы, Слава ткнул Тему пальцем в живот, как поступал с ним Лебедев, и взял его за пуговицу:
— Вот что, студент. Езжай на Суворовский бульвар в Союз журналистов и выуди все об этой дамочке. Понял?
— Так точно, старший лейтенант, — улыбнулся Лапин и зашагал к метро.
Синицын добрался до райотдела на троллейбусе. Рабочий день заканчивался.
Молодой следователь заперся в кабинете и открыл роман Каребина.

* * *

С моря дул легкий бриз, и в открытом море «Альму» изрядно мотало. Но в фиорде бухту прикрывал гранит скалистого берега, и волна тут гасла. Небольшая, видавшая виды паровая посудина шла из Риги в Стокгольм с грузом латышского бекона и завернула к финским берегам, чтобы оставить здесь двух пассажиров.
Капитан Янес Таркулис обычно посторонних на борт не брал, но горбун Шульц и сухопарый субъект, назвавший себя мистером Тоуном, заплатили столь щедро, что старый морской волк изменил привычке. Двести пятьдесят франков горбуна и сто пятьдесят фунтов Тоуна составляли чуть ли не половину суммы, полученной капитаном за фрахт.
Шульц плыл налегке и, кроме чемодана из потертой кожи, багажа не имел.
Мистер Тоун тоже держал при себе лишь один маленький саквояжик, который не выпускал из рук ни на минуту. Тоуна звали Вилли. И это была единственная информация, полученная Шульцем от попутчика, хотя горбун проявил завидную изобретательность, чтобы завязать беседу с англичанином. Что Тоун уроженец туманного Альбиона, Шульц понял по ужасающему акценту, с которым Вилли произнес по‑русски несколько слов благодарности и свое имя. Благодарил Тоун горбуна за предложение воспользоваться лодкой.
Горбун знал от капитана, что англичанин, как и он сам, оплатил путешествие до местечка Пахти. Этот факт в основном и насторожил Шульца, который заподозрил в попутчике конкурента. «Альма» подходить к рыбацкой пристани не могла из‑за своей низкой осадки. Капитан перегрузил трюмы свининой и боялся сесть на мель.
Маленький рыбацкий причал предназначался лишь для легких парусников и на торговые суда рассчитан не был. Шульца должны были встретить на лодке, вот он и предложил Тоуну воспользоваться этой лодкой вместе с ним.
Чем ближе судно подходило к берегу, тем гуще становилось молоко тумана. На большой воде ветер разогнал белую муть, а тут, в укрытой бухте, плотная завеса затрудняла работу. Капитан Янес сам стоял у руля и пристально всматривался в окутанные туманом очертания берега. Заметив в смутной дали свет пахтинского маяка, он с облегчением вздохнул, затем, отдав приказ бросить якорь и выдать сигнал, удалился в свою каюту. Издав три протяжных гудка, «Альма» прекратила движение. Затихла паровая машина, с грохотом скатилась в воду якорная цепь, судно погрузилось в туман и тишину.
Пассажиры поднялись наверх. Высокий и сухопарый Тоун в шляпе и при зонтике рядом с горбатым Шульцем выглядел великаном. И тот и другой топтались на палубе уже три четверти часа и нетерпеливо поглядывали в сторону суши. Шульц кутался в черный плащ и мерз. Англичанин в сюртуке, застегнутом на все пуговицы, чувствовал себя превосходно. Видимо, туманы родины приучили его к сырости, и джентльмен не обращал на погоду внимания.
Лодка с гребцом возникла из белой пелены внезапно, словно мираж. Огромный рыжий финн размеренно, как хорошо отлаженный механизм, опускал весла и производил мощный толчок. Через две минуты его ялик пришвартовался к «Альме».
Матрос зацепил за борт небольшую лесенку, и Шульц с удивительной для калеки ловкостью скатился по ней в лодку. Тоун, прижимая к груди саквояж, опускал свое прямое сухопарое тело чрезвычайно торжественно. Наконец оба пассажира уселись, и финн оттолкнулся от борта шхуны. Через минуту они услышали, как сзади запыхтели ее двигатели. Само судно разглядеть в густом тумане не удавалось.
Лишь по удаляющемуся шуму винтов нетрудно было сообразить, что «Альма» двинула в открытое море.
Туман плыл над водой рваными клочьями. В его разрывах на несколько мгновений возникали скалы фиорда и притулившийся к ним маленький городок, но потом все снова исчезало. Шульц устроился сзади англичанина и, продолжая мерзнуть, пытался закутаться в плащ как можно плотнее. Его постоянная возня раздражала Тоуна, но джентльмен молчал. Берег медленно приближался. В очередном просвете уже отчетливо различались черепичные крыши домиков, когда они снова погрузились в плотное облако тумана. Даже нос лодки растворился в этом густом молоке. Шульц снова принялся возиться со своим плащом. Англичанин головы не повернул и не увидел, как тот вынул из глубин своей одежды сверкающий белой сталью меч ордена розенкрейцеров и всадил его Тоуну в бок. Англичанин не успел вскрикнуть, а лишь замычал и тихо повалился с лавки. Шульц сразу перестал мерзнуть, скинул плащ и тщательно обшарил карманы Тоуна. Гребец поднял весла и, придерживаясь за скамью, молча потянулся вперед. Посопев немного от усердия, извлек из‑под лавки веревку и тяжелую железную шестерню, служившую якорем.
Затем также молча привязал веревку к ногам Тоуна и скинул англичанина в воду.
Шульц опустил руку с носовым платком за борт, стер намокшей тряпицей капли крови со скамейки и выбросил платок в море.
Когда лодка выбралась из белой завесы, на ней восседал один горбатый пассажир, бесстрастно взирающий на мерную работу весел в руках опытного гребца.
Сделав возле причала последний взмах, огромный финн ловко выпрыгнул на дощатые мостки и, придержав корму, помог Шульцу выбраться. Теперь в руках горбуна, кроме портфеля из потертой кожи, имелся еще и саквояж. Англичанину, нашедшему свой последний приют на дне фиорда, багаж был больше не нужен.
Они быстро миновали единственную улочку городка и зашагали вверх к маяку.
Рыжий финн работал там смотрителем, и его звали Пекко Саунен. Его домик притулился к скале и имел со стороны фиорда два этажа, а с тыльной, прислоненной к горе, всего один. Дверца ограды открывала путь к выбитым в скале ступеням. По ступеням финн каждый день поднимался на работу в маяк. И домик, и башню строили одновременно, немногим менее сотни лет назад. Черепичная крыша поросла мхом, но небольшой, аккуратно выстриженный газончик и ухоженный сад не допускали мыслей о запустении. Шульц покосился на цепного пса, злобный лай которого хозяин остановил движением здоровенной руки, и поднялся на каменное крыльцо. В камине гостиной уютно потрескивали дрова и пахло пивом.
— Ты хорошо поработал, Пекко. В Москве тобой довольны, — сообщил Шульц, усаживаясь в кресло и вытягивая длинные худые ноги в черных штиблетах к огню.
Пекко скривил полные губы в улыбку и принялся охотничьим ножом стругать тушку вяленой камбалы. Делал он это ловко, и ломтики получались тонкие, прозрачные, как янтарь. Пока хозяин готовил закуску к пиву, Шульц открыл саквояж своего бывшего попутчика и стал внимательно изучать его содержимое, затем перевернул пустой саквояж вверх дном и потряс. Удостоверившись, что внутри больше ничего нет, выхватил из рук финна нож и подрезал дно. На пол посыпались паспорта и конверты.
— Как я и предполагал, мы скормили треске не простого гражданина Великобритании, — проговорил он, раскладывая на столе трофеи.
— Не хотелось бы в нашем тихом местечке начать международный скандал, — мрачно изрек Пекко, отбирая у Шульца свой нож.
— Не думаю, что мистер Тоун, он же Галлори, он же Каллеган, сообщил кому‑либо о маршруте этого путешествия, разумеется, кроме «Сикрет Интеллидженс сервис». Но разведка ее величества огласки не любит, — усмехнулся горбун, разглядывая фальшивые паспорта англичанина.
— Гляди‑ка, а тут и фото девицы. Красавицей ее не назовешь, но недурна. И надпись имеется: «От Бобо любимому брату».
— Сестрица… А я думал, вдова, — мельком взглянув на карточку, изрек финн.
— Сестрица, — подтвердил Шульц. — Живет в Америке, спит с моим агентом и не подозревает, что Вилли пошел на корм треске.
— Скоро здесь появятся их люди, — предположил Пекко и, покончив с рыбой, старательно вытер ножик и руки салфеткой.
— Не сомневаюсь. Но Стерн уже будет далеко, а ты парень не промах, и тебя они не раскусят, — успокоил его Шульц и, распечатав один из потайных конвертов английского разведчика, извлек из него пачку валюты:
— Вот тебе и вознаграждение за сегодняшний экспромт. Только не вздумай менять фунты в здешнем банке. — Горбун протянул финну конверт с деньгами и продолжил изучать багаж англичанина. — Вот и письмецо к нашему подопечному, — обрадовался он. — Какая удача, из старика письмеца выжать не удалось, а тут такой подарок.
Рябинин пишет по‑английски и не указывает имени Тоуна. Придется товарища Рябинина на всякий случай отправить в камеру.
— Выходит, мы не прозевали, — подмигнул финн.
— Прямо в яблочко, — закивал Шульц. — Уверен, эти фунты английский агент вез Святославу Альфредовичу. Если бы они успели его завербовать, мы бы остались с носом. Его превосходительство наверняка предпочел бы фунты мировой буржуазии нашим пролетарским рубликам. Удивляюсь, как тебе удалось приручить этого барина…
— Не может привыкнуть к еде бедняков. А я кормлю его настоящими бифштексами, — усмехнулся Пекко, подкладывая в камин сухие березовые чурки.