Сайт писателя
Андрея Анисимова

— В Швейцарии у нас Боровский, — покончив с бутербродом, вспомнил Чичерин.
Ленин задумался. Правое веко его нервно подернулось.
— Деятелен, но без полета. Воровским надо руководить. Не напорол бы там всяческой чепухи.
— Вацлав опытный подпольщик, — заступился Чичерин.
— Сейчас там нужен не опыт‑талант,:
— покачал головой Владимир Ильич.
— С талантом Воровского я не знаком, — согласился наркоминдел. — И должен признаться, что один промах он уже совершил. Предложил Стерну организовать выставку в Берлине, а тот испугался…
— Стерн, Стерн, Стерн… — задумчиво проговорил Ленин. — На черта нам его выставка?
— Хотели в ящики с картинами напихать бриллиантов для немецких товарищей, но художник отказался, — пояснил дипломат.
— Стерн капризничает? Он что, уехал богачом? Кто он? Художник, чиновник или рантье? — привычно сощурился вождь пролетариата.
— Помещик и чиновник. Большого капитала никогда не имел. Родовую усадьбу в Ижорах в чемодане не увезешь. Жил на зарплату председателя «Общества поощрения искусств и изящной словесности». Зарплата приличная, но накоплений у него не осталось, — со знанием дела сообщил Чичерин.
— Так завербуйте его, Феликс Эдмундович! Пусть поработает нашим агентом.
Заплатите золотом, камнями. Этого‑то добра у нас хватает, — оживился Владимир Ильич.
— Интеллигент, боится испачкаться и потерять лицо в эмигрантских кругах, — усмехнулся Дзержинский.
— А родные в Петрограде у него случайно не остались? — продолжал напирать Ленин.
Дзержинский наморщил лоб. Память первый чекист имел отменную.
— Остался отец. Раньше держал юридическую контору. Сейчас притих.
— Возьмите старика в заложники, припугните сына его расстрелом, — предложил Владимир Ильич.
— Думаю, жизнь папочки нашего друга не слишком волнует, — оценив смекалку вождя, улыбнулся Чичерин.
— Хорошо, если ему на отца наплевать, посулите сытую жизнь. Стерн сбежал без капитала, жрать захочет — сам к нам напросится, — заверил Ленин соратников.
— Среди белой эмиграции у него есть имя и некоторый авторитет. Пописывая статейки в их газетенки, он поносит нас изрядно. Для него работать с нами — значит стать изменником, — засомневался Феликс Эдмундович.
— Да, карьеру в Петрограде он делал ловко. Скорее всего надеется теперь сделать ее на Западе, — согласился Чичерин.
— Художник и карьерист? Не понимаю, — удивился Владимир Ильич.
— Это особый случай. До статского советника дослужился, а как мистик, спиритист, член масонской ложи верит, что ему предсказано свыше стать мессией, — ответил Георгий Васильевич.
— Так вот где собака зарыта?! Тщеславен! — обрадовался Ленин. — Завербуйте его на этом. Пусть станет Богом, только красным Богом. Мы оплатим его Олимп.
Богам обычно на цвет плевать. Важно, чтобы молились у их ног.
— Надо подумать, — согласился Дзержинский.
— Что‑то в этом есть, — поддержал его Чичерин. — Если подобрать ему профессионала с ключом, может сработать. Надо распалить его амбиции.
— За этим, думаю, дело не станет, — заверил председатель ВЧК.
— Вот и прекрасно, а теперь о Берлине. Ваши предложения, товарищи. — Соратники молчали. Ленин тоже задумался, но, неожиданно подмигнув, предложил:
— А не выпить ли нам по рюмочке, как в дни подполья? Для «конспирации»… Мы же русские люди.
Дзержинский обвел присутствующих взглядом стальных глаз и медленно произнес:
— Ну, раз мы люди русские, тогда, пожалуй…

* * *

У чекиста Бокия, еще с времен подпольной работы, имелось досье на каждого из присутствующих. Дзержинский копию этих досье хранил на Лубянке в специальном сейфе. Из этих документов следовало, что немного русской крови пульсирует лишь в самом председателе Совнаркома, вожде мирового пролетариата Владимире Ульянове‑Ленине.
Батюшка Владимира Ильича происходил из астраханских мещан. Илья Николасвич мог, очевидно, не без основания считать себя типичным русаком. Да и прожил он век в русских провинциальных городах от Астрахани до Симбирска, где медленно и верно делал карьеру на ниве образования. Пиком ее стала должность губернского масштаба — заведующий областным отделом. Это был немалый чин, требующий генеральского звания. А вот матушка вождя… Тут Феликс Эдмундович решил остановить свою быструю мысль. Водки в кремлевской квартире председателя ВЦИК найти не удалось, ее заменили рябиновой настойкой, полученной в корзине даров от благодарных представителей бедняцкого крестьянства вместе с салом, яйцами и кругом сливочного масла. Любителей и знатоков спиртного среди революционных вождей не наблюдалось. Пожалуй, лишь один Георгий Васильевич Чичерин мог считать себя в этом отношении гурманом. Он в винах толк знал и потому, опрокинув стопку «рябиновки», с трудом удержался, чтобы не поморщиться. Троцкий к еде и напиткам имел революционное пренебрежение. Питался он с удовольствием только собственной славой.
Прощаясь с товарищами, Владимир Ильич на минуту задумался, затем характерным движением наклонил круглую лысую голову и с лукавым прищуром спросил Чичерина:
— Так вы учились с господином Стерном?
— Да, Владимир Ильич, и даже некоторое время будто бы приятельствовали.
— Вот как? Тогда помогите Феликсу Эдмундовичу с портретом этого деятеля, чтобы товарищ Дзержинский подобрал кандидатуру для вербовки нашего мистика.
Стерн, как член тайных обществ, может, использовав опыт конспиратора, стать прекрасным агентом ОГПУ.

* * *

Слава открыл глаза, когда в квартире еще было темно. Лена спала рядом, продолжая держать в руке листок романа. Синицын вынул листок, накрыл девушку одеялом и отправился на кухню. Он выспался и валяться больше не мог. Вскипятив чайник, налил себе в чашку одной заварки и, не зажигая света, прошествовал в гостиную, где и уселся в кресло. Потягивая чай, следователь задумался.
Вчерашний день дал ему для размышлений богатую почву. Одно свидание на Кузнецком мосту чего стоило! Он отодрал за ухо водителя ФСБ! Но тот тоже хорош гусь. Вместо того чтобы показать в ответ свой документ и объяснить в чем дело, начал материться… А встреча с таинственным Иван Ивановичем? Квадратный мужчина наверняка скрыл свое настоящее имя. Иван Иванович — это что‑то вроде прозрачной маски. Какую информацию получил молодой следователь от этой встречи?
На первый взгляд, никакой. Но Слава был парень неглупый и понимал, что ему кое‑что все‑таки сказали. Во‑первых, назвали имя Стерна. Во‑вторых, дали понять, что Олег Иванович Каребин, вероятно, погиб именно потому, что получил информацию ФСБ об истинном лице знаменитого деятеля. Более того, самого Сини‑цына предупредили, чтобы он был поосторожнее. Что это? Предупреждение или угроза? Слава часто слышал сплетни, что ФСБ, пользуясь руками завербованных уголовников, убирает неугодных. Огромное количество громких нераскрытых убийств наводило на мысль, что эти слухи не совсем абсурдны. Недаром Лебедев не удержался и воскликнул: «Ох, не люблю пересекаться с этой конторой!» «Конторой» в МВД называли службы Лубянки. А как испугался Электрик, когда узнал, до кого дозвонился его сотрудник! На подполковнике лица не было, хотя напугать шефа не так‑то просто, он не зря получил свою кличку. В смелости подполковнику Грушину не откажешь. К проблемам службы и своей жизни он относился с одинаковым безразличием. Вошел же он как‑то в квартиру с вооруженным идиотом, который грозился подорвать дом. А вот от звонка с Лубянки побледнел, как гимназистка…
Если предположить, что ФСБ само чьими‑то руками убрало писателя, то выходит неувязка. Зачем тогда давать человеку такую информацию, за которую его затем приходится убирать?
Синицын решил оставить до времени проработку встречи на Кузнецком мосту и принялся анализировать поход в театр. Сам режиссер подозрений у следователя не вызывал. Его беспокойство искренне и понятно. Он отдал деньги, а пьесы нет.
Конечно, Пе‑реверцев черствая сволочь, и ему писателя жалко лишь потому, что появились проблемы. А ведь он называл его Олегом, из чего следует, что они были неплохо знакомы. Но в остальном там все понятно. Надо на всякий случай выяснить, что за публика находилась в здании в день прихода Каребина. И на театре можно будет поставить точку.
Итак, что имеет следователь Синицын на сегодняшний день? Он знает, или почти знает, что Каребина застрелили в связи с его профессиональной деятельностью. Скорее всего, за факты, изложенные в последней пьесе или романе, который Слава сейчас читает. Какие имеются основания для того, чтобы подобное утверждать? Вчерашний налет на квартиру писателя, поиск дискет и изуродованный процессор, плюс сухопарый сутулый тип, которого он засек через дверной глазок.
— Славка, ты куда подевался? — обиженно позвала друга Шмелева.
— Я здесь, Леночка, сейчас приду. — Синицын залпом допил остывший чай и вернулся в свою комнату.
— Проснулась, а тебя нет. Знаешь, как я испугалась… — пожаловалась Лена.
— Пить захотелось. Дать тебе чаю?
— Какой чай в такую рань?! Ложись рядом, чтобы я не боялась, — потребовала она и, прижавшись к парню, моментально уснула.
Слава обнял ее, свободной рукой дотянулся до стула, где висел его пиджак, и осторожно, стараясь не будить девушку, добыл из внутреннего кармана распечатку дискеты. Завесив лампочку у постели своей рубашкой так, чтобы свет не падал Лене на глаза, Синицын углубился в изучение бумаги.
Сначала он ничего понять не мог. Распечатка целиком состояла из перечисления всевозможных архитектурных сооружений с пунктуальным описанием их размеров и коммуникаций.