Сайт писателя
Андрея Анисимова

В восемь утра Тимур проснулся в чрезвычайном волнении и первым делом подумал о Вере. Собрав всю волю и отогнав сонливость, которая расслабляла и не давала сосредоточиться, он ясно представил себе хутор рыбака Матти и увидел, что тот собирается в дорогу. Ничего тревожного в этих сборах не было. Но какая‑то черная сила продолжала давить на подсознание. Опасность могла исходить только с русского берега. Тимур заставил себя мысленно перенестись туда и все понял. Там тоже собирались в путь. Большая черная лодка и пять темных фигур представляли для его Верочки смертельную опасность. Карамжанов пытался вернуть свой телепатический взгляд на хутор и не смог. Слишком много энергии он потратил на этот сеанс, и воля его устала. Он в смятении уселся на койку и до хруста сжал голову ладонями. От того, что его возлюбленная в беде, а он не в силах помочь, наступало отчаяние. Он тер виски, бил себя по щекам, подставлял голову под кран с холодной водой. Ничего не помогало. Тогда он достал из кармана отцовскую зажигалку и запалил свечу.
В номере имелось современное освещение, но с новомодным электричеством нередко происходили аварии. На этот случай на тумбочке возле постели хозяйка и припасла бронзовый подсвечник со свечой. Тимур вытянул ладонь вперед и поднес ее к кончику пламени. Жуткая боль пронзила все его нервы. Карамжанов сжал зубы и несколько мгновений терпел. Болевой шок восстановил телепатические возможности, и он увидел Веру. Она при свете керосиновой лампы возилась с животными. Тимур понял, что если девушка выйдет из сарая на улицу с лампой, с лодки ее заметят. Тогда он и крикнул ей. Вера не сразу поняла. Тимуру пришлось крикнуть еще раз, и он, обессиленный, упал на койку.
— Что случилось? — В дверях возникло обеспокоенное лицо тетушки Марты.
— Ничего, — устало ответил Карамжанов.
— Вы так ужасно кричали. Я решила, у вас пожар, проворчала хозяйка гостиницы и, покачав головой, удалилась.
«Если глухая Марта услышала, наверное, и до Верочки мой крик долетел», — удовлетворенно подумал Тимур и снова уснул. В тот день он спал до одиннадцати.
Тит несколько раз заходил его спрашивать, но Тимур не просыпался. Наконец Верп не выдержал, ворвался к нему в номер и стал трясти за воротник пижамы.
— Вставай, бездельник! Ты забыл? Сегодня тебе предстоит впервые возить нового хозяина.
Тимур с трудом оторвал голову от подушки. На кресле перед ним лежал мешок с вещами.
— Это еще что? — спросил он сонным голосом.
— Костюм водителя — кожаная куртка, бурки, полный комплект. Даже ветровые очки, которые ты просил. Хотя не знаю, зачем они тебе? Наш лимузин закрытый, ветер в нем не дует.

* * *

Слава открыл глаза, и первое, что он увидел, были знакомые занавески.
«Я дома», — прошептал он и улыбнулся. Рядом, уложив две ладошки под щеку, посапывала Шмелева. Слава погладил ее по волосам и поцеловал в щечку. Часы показывали начало седьмого, но Синицын Уже выспался. Он вообще выспался в больнице за прошлый и будущий недосып. Старший лейтенант лежал с открытыми глазами и размышлял.
Из больницы его выписали через неделю. А за это время произошло много событий. Трюк с сочиненилем удался. Пацана, наследившего в «Издательском доме Рачевской» и на квартире писателя, взяли. Звали его Павлом Соболевым, и он уже получил паспорт. Это означало, что парень взрослый и может отвечать по всей строгости закона. Задержали и долговязого блондина, оказавшегося Борисом Крестовским. У обоих гимназистов произвели обыск. В квартире Соболева нашли листки первой части романа Каребина, украденные у Славы в электричке, и антикварный кинжальчик. Анализ показал на лезвии кровь, по группе идентичную крови Синицына. А у Крестовского обнаружились листки второй части романа Каребина и тетрадь с записями следователя. Улик для суда было более чем достаточно. Особенно если учесть, что Павел в дополнение к званию мастера спорта по альпинизму и черному поясу каратэ имел первый разряд по стрельбе из пистолета.
Славе было немного обидно, что преступников задержали без него, но Грушин объявил ему приказом благодарность и послал ходатайство о награде своего сотрудника в Министерство внутренних дел. Так что заслуг молодого следователя никто не умалял.
Встречать Славу из больницы приехал чуть ли не весь райотдел. Грушин подал к подъезду свою казенную «Волгу», но Слава уселся к Турину в «уазик».
Он хотел сразу ехать на службу, но его привезлидомой, завалили алкоголем, фруктами и цветами, от чего герой краснел и смущался. — Зачем мне коньяки? Я же не пью, — вопрошал Слава, но в ответ получал шуточки и гогот.
Лена с Верой Сергеевной соорудили импровизированный ужин, быстро превратившийся в банкет.
Кроме виновника торжества все остальные пили. Но, естественно, тосты звучали однообразные. Синицыну желали здоровья и требовали от него и Лены потомства. Молодым людям пришлось наметить для сослуживцев день свадьбы. Это означало, что на следующее утро Синицыну предстояло отправиться со Шмелевой в загс и подать заявление.
Длительное застолье жениха изрядно утомило, и когда все ушли, он с облегчением вздохнул. В десять вечера стала собираться домой и Лена. Но Вера Сергеевна выразительно на нее посмотрела, вышла к себе и вернулась с халатом.
— Он тебе великоват, но временно сойдет, — обратилась она к Лене. — Оставайся, девочка. Кажется, теперь на штампы в паспорте внимания не обращают.
Вы и так с Пусиком давно вместе, зачем нам спектакли…
Слава с благодарностью посмотрел на маму. За больничную неделю он привык, что Шмелева рядом, и отпускать ее от себя ему было грустно.
Лена осталась и сообщила об этом по телефону своим родителям.
Все у Славы вроде шло путем. И личная жизнь, и рана быстро заживала, да и громкое дело двигалось к завершению. Лишь одна мелочь ему не нравилась. Соболев оба убийства отрицал. Что сунул следователю ножичком в бок, признавал, а убийства отрицал с убежденностью фанатика.
Слава сразу после рассказа Лебедева о директоре гимназии подумал, что именно он организатор и заказчик преступлений. Но ни Соболев, ни Крестовский Абакина не выдавали. И в показаниях оба не путались. Они, конечно, могли заранее договориться о легенде, но слишком уж они были оба молодые, чтобы так складно врать. Однако не только это беспокоило молодого следователя. В последние дни он все чаще вспоминал седого человека с глубоким остановившимся взглядом и чудеса, связанные с ним. Какую роль играл этот тип во всем деле? Уж не сам ли это директор гимназии Абакин? Но если это он, то зачем помогал следствию и посадил милицию на «хвост» своим ребятам? И потом, этот странный седой тип вызывал у Синицына симпатию, а мошенник Абакин, по его мнению, симпатии вызвать не мог. Эти вопросы не имели ответов, а потому старшего лейтенанта беспокоили.
«Сегодня я сам посмотрю в глаза обоим мальчишкам», — решил Слава и тихо, чтобы не будить Лену, поднялся. Бок немного болел. Но эта уже была не острая, а ноющая боль, возникающая только при неловких движениях.
Он вышел на кухню и увидел маму. Вера Сергеевна сидела над остывшим чаем и смотрела в окно. В свете утреннего солнца Слава вдруг заметил, что голова у нее седая.
— Мамочка, ты за неделю стала белая, а я сразу и не заметил.
— Вот когда ты, Пусик, вырастишь своего сына, а ему засунут нож под ребро, посмотрим на твои волосы, — вздохнула Вера Сергеевна.
— Прости, мама. Но я же не нарочно. — Слава закрыл рот и понял, что сморозил дурь.
Вера Сергеевна грустно улыбнулась, резко вскочила из‑за стола и прижала сына к себе.
— Живой. Слава Богу, — прошептала она и заплакала.
— Не надо, мама. Все хорошо, — попытался успокоить он мать.
— Потому и плачу, что хорошо. Пока было плохо, молчала, — всхлипнула Вера Сергеевна. — Хочешь чаю?
Слава чаю не хотел, но чтобы побыть с мамой и отвлечь ее хозяйской заботой, согласился.
— Ты Лену береги. Она девочка настоящая. В последний момент не вздумай вильнуть хвостом. — Вера Сергеевна утерла фартуком слезы и, подвинув сыну чашку, уселась рядом.
— А почему я должен… хвостом? — не понял материнской тревоги Синицын.
— Ты лучше меня, сынок, знаешь. Та красавица хоть вежливая и внешностью хороша, а тепла от нее нет. А Лена может сказать грубость, но сердечко у нее сострадательное. Такая не продаст в тяжелую минуту. Однако для совместной жизни это, Пусик, главное. Лена у тебя, может, и не такая красавица, но очень милая и по‑женски привлекательная.
— Какая красавица, мама? О ком ты?! — Слава глядел на мать во все глаза.
Уж в ветрености он себя никак не отмечал. Познакомившись с Леной в молодежном лагере на последнем курсе института, он и в мыслях никого больше не имел.
Вера Сергеевна тяжело вздохнула, явно не желая продолжать этот разговор.
Но Слава был заинтригован и настаивал.
— Ладно, скажу, если просишь, — подумав, согласилась она. — Пока ты лежал в больнице, ко мне эта красивая еще раз наведалась. Я ее, конечно, пустила. Как я могу не пустить, Пусик, твою знакомую?
— Ты о ком, мам? — Синицын не мог врубиться, о чем ему толкуют.
— Ну, Пусик, эта девица не так давно у нас была. Ты меня еще с ней знакомить не хотел. Я даже обиделась, — напомнила Вера Сергеевна.
— Ты о Барановой?! — наконец догадался сын.
— Да, о Маше. Она пришла, поплакала со мной. Я ее чаем напоила. Ей кто‑то сообщил, что в больнице с тобой Лена, и она туда пойти не решилась. Полюбила она тебя. Ты же с ней ночь провел.