Сайт писателя
Андрея Анисимова

Миша полез в карман за записной книжкой, чтобы записать в нее время новой службы, и наткнулся на мятый конверт с письмом министерства.
– Вот это письмо. Хочешь, прочту?
– Зачем пачкаться? – фыркнул Олег и открыл печь. – Предай его огню.
Миша на минуту задумался, потом решительно подошел к огнепышущей дверце и, обжигаясь жаром, отправил пасквиль в гудящее пламя.
– Господи, как хорошо стало, – удивился новому чувству искусствовед и крепко пожал руку своего нового друга. – Как я рад, что тебя встретил.
– Хороших людей в нашей стране по подвалам искать надо, – ухмыльнулся Олег. Пошарил в карманах и протянул Павшину листок. – Почитай на досуге. Это про нас, про истопников…
Миша вышел на улицу. Серый пасмурный день показался ему солнечным. Увидев отходящий трамвай, он догнал его и на ходу вскочил на подножку. Трамвай шел мимо Нижней Масловки. Миша поднялся в мастерскую Темлюкова. Дверь оказалась заперта.
Павшин написал Константину Ивановичу записку и прикрепил на дверь. Затем уселся на ступеньку перед мастерской и прочитал стихотворение Олега, что тот сунул ему на прощание. На ученическом листке твердыми печатными буквами подпольный поэт вывел:

Я истопник и туши ваши грею,
Чтоб вы заснули в чистеньком тепле,
От сажи и от копоти зверея,
Поддерживаю я огонь в котле.

В подполье мне приходится стараться,
Кидая в топку черный уголек,
Вам черти по ночам с моим лицом не снятся,
Они придут и спросят свой оброк.

За то, что вам мила полусвобода,
За то, что стережете свой обман,
За то, что нету Бога у народа,
За то, что к миру перекрыли кран.

Павшин дочитал и вприпрыжку понесся вниз по лестнице, повторяя про себя: «Я истопник и туши ваши грею…»

5

Шура впервые проснулась не от криков матюхинских петухов, а от дребезжания московского трамвая.
Солнце вовсю лупило в потолочное окно, заливая мастерскую лучами непривычного верхнего света. Темлюков постель покинул. Шура обнаружила его в ванной, когда пошла умываться. Константин Иванович мочил под душем бумагу, натянутую на подрамник.
– Чего это ты бумагу купаешь? – удивилась девушка.
– Ватман мочу. Акварель с тебя решил написать, – ответил Темлюков, трогая влажную бумагу ладонью.
– Опять сидеть? Нет уж, дудки. Я первый день в Москве, и ты меня в город поведешь. Хочу на Кремль смотреть, по Красной площади протопать. А вечером хочу в театр. В Большой хочу. Я в Большом в жизни не была. А с меня еще нарисуешься, время будет.
Темлюков вздохнул и, поставив подрамник с бумагой на стеллаж, позвонил Соломону Берталю. Тот оформил несколько постановок в Большом театре и имел возможность помочь с билетами. В Большом давали Сусанина, а на сцене Дворца съездов гастролировал зарубежный балетный коллектив. Берталь посоветовал балет.
– Договорился. Вечером поведу тебя на балет аж в самый Кремль, поэтому днем мы туда не пойдем.
А Москву я тебе покажу. Мою Москву, которую, люблю и знаю.
– А в чем же мне в театр идти? У меня ни платья, ни туфель таких нет. Позориться неохота, – пожаловалась Шура.
– Пока гулять будем, все и купим, – ответил Темлюков и полез в свой рюкзак, где в банковских упаковках валялись тысячные пачки клыковского гонорара. Девушка побежала доумываться, и через полчаса они, миновав гостиницу «Советскую» и перейдя мост у Белорусского вокзала, очутились на улице Горького. Шура крепко держала Темлюкова под руку и, стараясь ступать красиво, разглядывала все вокруг. Более всего ее притягивали витрины, что тянулись бесконечными стеклами вдоль тротуара. Но, зайдя внутрь, она терялась и не знала, что выбрать.
Платьев висело много, но когда продавщица снимала их с вешалки и протягивала Шуре, та примерять их отказывалась. На советский ширпотреб она насмотрелась в Воскресенском.
– Кость, помоги выбрать, – попросила девушка.
Темлюков терпеть не мог магазины, и разборчивость Шуры его начала раздражать.
– Знаешь, я тут тебе не советчик. За дамской модой не слежу.
Потом, что то сообразив, взял Шуру за руку и быстро вытащил из магазина:
– Сейчас нам помогут.
В Доме моделей возле Пушкинской площади работала знакомая Темлюкова Вера Седлецкая. Прекрасный художник модельер с большим вкусом. Вера оказалась на месте. Оглядев Шуру с ног до головы, как цыган оглядывает лошадь, Вера пригласила их на второй этаж.
– Деньги то у тебя есть? – спросила она Темлюкова.
– Сегодня я богат, как персидский шах, – ответил Константин Иванович.
Подмигнув Темлюкову, Вера куда то скрылась и минут через десять вернулась с кипой разноцветных платьев.
– Раздевайся, – приказала она Шуре.
– Прямо здесь? – не поняла девушка.
– Прямо здесь. Да побыстрее. Я спешу. – Вера вынула из кипы легкое, бежевого шелка индийское платье, приложила к Шуре:
– Ничего. Примеряй.
– Ой, а как? – смутилась Шура, вертя платье в Руках и не соображая его конструкции.
– Ты что, ее прямо из леса приволок? – спросила Вера.
– Почти, – ответил Темлюков.
Вера выхватила платье из рук Шуры и, протянув через голову, моментально надела.
– Из леса, говоришь, – повторила Вера, разглядывая наряд. – Колдунью нашел? Уж не вторая ли это Марина Влади… Сойдет, как думаешь?
Темлюков поглядел на Шуру и замер. Вместо красивой, но по деревенски простенькой молодицы перед ним стояла красавица с полотен Гейнсборо. В Шуре появилось нечто английское, словно от породистой лошади. Такой он себе Шуру не представлял.
– Хороша скотинка, – усмехнулась Вера. – Вкус у тебя, Темлюков, есть.
– Ты сама колдунья, – ответил Темлюков Вере. – Платье берем. Только научи ее это платье надевать.
А то придется тебе жить с нами.
– Обучится. Чему чему, а тряпки носить любая баба обучится. А жить мне с вами проку нет. Я тебя один раз попробовала. Мужик ты ничего, но нам, двум медведям, в берлоге тесно. Ты свои фрески, я – тряпки. Пусть колдунья тебя терпит…
– Спасибо тебе. Вера, – понимая, что модельер спешит, стал прощаться Темлюков. – Заходи к нам.
– Чего спасибо? Твою кобылку подковать надо.
Пошли за мной.
Темлюков с Шурой, едва поспевая, спустились за Верой на первый этаж. Вера снова исчезла и появилась на сей раз не одна, а с полной пожилой брюнеткой. Та, быстро оглядев Шуру, опять вышла и вернулась с тремя коробками. Шура примерила три пары туфель, и каждая пара ей оказалась точно по ноге.
– Откуда вы мой размер знаете? – удивленно спросила она брюнетку.
– Я твою лапу деревенскую за версту вижу. Какие берешь?
– Эти, – ответила за Шуру Вера, указав на темно коричневый лак. – Итальянские?
– Они самые, – ответила брюнетка. – Пятьдесят пять.
Темлюков отдал деньги и, взяв Шуру под руку, попрощавшись, вышел. Они брели по Пушкинскому бульвару, и Константин Иванович не мог отвести от Шуры глаз. Даже походка у девушки изменилась.
«Хороша пара, – подумал Темлюков. – Леди с полотен Гейнсборо и шпана в ковбойке. Придется и себя в костюм одевать, а вообще, так даже интереснее».
– Чего пялишься? Влюбился, что ли? – спросила Шура. – Давай где нибудь пожрем. Жрать охота.
Есть тут забегаловка какая нибудь?
Темлюков выпучил глаза: так не вязалось заявление Шуры с ее обликом. Он ухмыльнулся.
– Ему смешно, а у меня живот с голодухи сводит. Сперва накорми, а потом пялься, – обозлилась Шура.
– В таком наряде в забегаловку не ходят. Придется тебя в ресторан вести, – с трудом справляясь с приступом смеха, ответил Константин Иванович.
Они вернулись на Горького и, спустившись вниз, оказались возле ресторана «Центральный». Швейцар поклонился Шуре и, с недоверием оглядев Темлюкова, пропустил их в холл. Молодой чернявый официант указал на маленький столик у окна и, оставив им книжицу меню, отошел. Темлюков подал меню Шуре, затем спохватился и взял себе.
– Давай блины с икрой есть, – предложил он.
– Блины на поминках едят, – удивилась Шура, – а икры я отродясь не пробовала. Нет, пробовала, но только щучьей.,.
Девушка в белом фартуке возила между столиками тележку с цветами, возле Темлюкова остановилась:
– Купите букет вашей красавице.
Темлюков вынул из ведерка букет из пяти коралловых роз.
– Сколько?
– Всего десять рублей… – ответила цветочница.
– Сколько, сколько? – переспросила Шура.
– Червонец, – пояснил Темлюков, доставая деньги.
– Что? Десятку за пять цветочков?! Да она спятила. Засунь ей эти розы в жопу… – Шура от негодования вскочила с места.
– Такая красивая барышня, а так лаются, – испуганно пробурчала цветочница и, схватив деньги, быстро укатила свою тележку.
– Да знаешь, сколько мне за червонец надо стены раствором закидать?! – не унималась Шура.
– Успокойся. Сегодня мы с тобой гуляем. Это твой первый день в Москве. Пусть он тебе запомнится и этими розами.
– Спасибо, Костя. Мне никогда никто роз не дарил. Да больно дорого просят. Вот я и не сдержалась.
Дура деревенская. – Шура взяла букет. – Мне цветы к лицу?
– Тебе все к лицу. Ты у меня сегодня самая красивая девушка в Москве. Я тебя люблю.
– И я тебя люблю. Сегодня самый счастливый день в моей жизни.
Вечером на балете в кресле Дворца съездов Темлюков заснул. Бинокль из его рук вывалился и по уступам партера поскакал вниз. Шуре тоже хотелось спать, но она глядела на сцену, где в полумраке белые нимфы принимали всевозможные позы, и думала о платье, что выбрала для нее модельер Вера. Почему она напялила на нее эту жухлую тряпицу? В кипе, что Вера принесла для примерки, было очень красивое платье с блестками. Оно так и било в глаза золотыми и серебряными искрами. Шура, конечно, выбрала бы его. А они радуются на эту линялую дрянь. Видно, непросто будет ей с москвичами.
Нимфы вышли на поклон, в зале дали свет. Громкие овации разбудили Темлюкова. Он для порядка тоже немного похлопал, после чего они с Шурой пристроились в поток зрителей, тянущихся к выходу.
Возвращались на метро.