Сайт писателя
Андрея Анисимова

— Мы с ним несколько раз беседовали в Новгороде, — начал Марк Захарович, предложив сыщикам занять кресла.
Массивная фигура режиссера, его проницательные глаза, манера общаться — все в нем Петру Григорьевичу сразу понравилось. Тулевич задумался, вспоминая свои встречи с горцем, поправил привычным движением руки свою гриву и признался;
— Анвар на меня произвел впечатление.
— Деньгами? — предположил Глеб и, заметив недовольный взгляд Ерожина, замолчал.
— Вовсе нет, родные мои. На денежные мешки я нагляделся, — не обращая внимания на иронию молодого человека, спокойно ответил Тулевич и задумался.
Петр Григорьевич не торопил, понимая, что собеседник ищет в памяти те штрихи, которые могут показать особенности характера убитого.
— Он тонко чувствовал театр, — начал Тулевич, собравшись с мыслями. — Мы с ним общались на одном языке. Согласитесь, что для работника банка, родненькие мои, это по меньшей мере редкость. Он даже музыку к спектаклю предложил. Представляете, посоветовал Стравинского! Ни больше ни меньше. — Тулевич взглянул на Ерожина и Глеба, как бы оценивая уровень интеллекта сидящих перед ним детективов. Михеев старался понять, но молчал, опасаясь ляпнуть что-нибудь не то, а Ерожин все понял.
— Вы хотите сказать, что Анвар был знатоком театра и музыки?
— Что-то вроде этого, роднуша вы мой. Это был душевно тонкий человек и не профан в наших делах. Когда он взялся за Проскурину, я, грешным делом, подумал, что тут типичный провинциальный адюльтерчик. Богатенький дружок оплачивает свою пассию. Я видел Нателлу в ее шлягере. Кошмар! Пьеска Казимира Щербатого, родненькие мои, это мрак. Но и Нателла там мне не показалась.
Глеб просиял. Он сам был в ужасе от постановки, на которую попал, выслеживая Зойку Куропаткину. И теперь обрадовался, что мнение профессионала и его сходятся.
— Ну вот что, родные мои, меня удивило, он не сразу решился финансировать постановку, — продолжал Тулевич. — Грузин отсидел все спектакли, где была занята Проскурина, и только после этого принял решение. У нас состоялся очень серьезный разговор. Он произошел сразу после того, как Анвар закончил изучать Проскурину на сцене. Я был поражен! — Тулевич замолчал и снова задумался. Петр Григорьевич видел, что режиссер мысленно восстанавливает свою встречу с Анваром.
— Я был поражен, — повторил Тулевич, — как точно и профессионально он разобрал все ее роли. Это были оценки, родные мои, не просто любителя театра. Это был критический анализ профессионала.
— Вы думаете, что Анвар Чакнава имел театральное образование? — уточнил Петр, доставая блокнот.
— Нет, роднуша вы мой, не могу утверждать. Но думаю, что образование он получил гуманитарное. По некоторым терминам, фразам, словечкам скорее всего, родненькие мои, тут что-то с музыкой связано. Не знаю почему, но мне так кажется.
— Значит, Анвар вас убедил доверить Нателле серьезную роль? — подытожил подполковник, что-то записывая.
— Не просто убедил, а доказал, роднуша вы мой, что она ее по праву заслуживает, — улыбнулся режиссер.
— Не жалеете? — улыбнулся в ответ Ерожин.
— Мы выиграли спектакль. Анвар оказался на сто процентов прав. У Нателлы не хватает интеллекта, но у нее дьявольское актерское чутье. А если попросту, родные мои, — талант Но чтобы его раскрыть, надо не один пот из режиссера выгнать.
— Меня больше интересуют причины, побудившие грузина вложить деньги в Нателлу.
Он ее любил? Или ожидал коммерческого успеха? По словам Проскуриной, Анвар не стремился к близости. Может, решил заработать на девчонке?
Режиссер снова задумался:
— Это и для меня загадка. Когда грузин говорил о Нателле, тон у него был странный. Так может говорить отец о дочери или старший брат о сестре. Хотя иногда глаза у него, родненькие мои, вспыхивали…
Петр Григорьевич поблагодарил Тулевича и уже на прощание спросил:
— У вас какие-нибудь мысли об этом убийстве не появились? Может, версия какая возникла? У людей искусства должно быть чутье.
— Признаюсь, я ломал голову, но ничего, родные мои, не придумал, — ответил Марк Захарович. — Но загадка в парне, поверьте моему режиссерскому нюху, несомненно, была.
Ерожин и Глеб пожали Тулевичу руку и покинули театр.
— Я сидел как истукан и очень старался разобраться, о чем говорит этот мужик, но понял мало. Видно, образования не хватает, — пожаловался Михеев.
— Поднатаскаешься, родненький ты мой, — успокоил Ерожин помощника.
На Чистые пруды они подкатили, когда уже стемнело. Петр Григорьевич вышел из машины, подождал, опираясь на палку, пока Глеб закатил «Сааб» передними колесами на тротуар, и они вместе зашагали к офису.
— У вас есть карточка? — спросил Глеб шефа. — Какая карточка? — не понял Ерожин.
— Карточка, которая открывает замок вашего бюро.
Карточки у Петра Григорьевича не было.
Грыжин не успел вручить ее директору, потому как был занят с клиенткой. Михеев сунул карточку в щель замка, и дубовая дверь открылась. Петр Григорьевич вошел в свой офис, услышал громогласное: «Ура директору!» — и получил огромный букет.
Такую толпу народа подполковник в офисе увидеть не ожидал.
Петр Григорьевич отдал Наде палку, затем цветы и стал пожимать протянутые к нему руки Ерожина усадили за его директорский стол и первое, что он на нем обнаружил, была бутылка армянского коньяка «Ани». Петр отыскал глазами Грыжина и увидел, что генерал самодовольно ухмыльнулся.

10

Шура из окна кухни наблюдала, как муж расчищает дорожку возле гаража от снега, и думала о своем письме. Уже после того, как она решилась отправить послание Петру Ерожину, женщина осознала, что поступила дурно.
Прямых оснований подозревать Алексея в измене Шура не имела. Муж не скрывал своей симпатии к Наде Ерожиной. Всегда сообщал о контактах с ней. Даже описал меню в ресторане «Прага», где они вместе обедали в Москве.
Но Шура продолжала ревновать и сомневаться. «Недаром говорится: седина в бороду, бес в ребро», — думала она. Часто подолгу разглядывая себя в зеркало, чего раньше никогда не делала, Шура с грустью отмечала признаки старения на своем лице. Косметикой она раньше пользовалась редко. Только когда они с Алексеем выезжали из дома в театр или в гости. Теперь она стала часто подрисовывать себе лицо без всякого повода.
Алексей покончил с дорожкой, раскрыл ворота гаража и выгнал из него микроавтобус.
Шура знала, что сейчас он оставит машину с работающим двигателем, чтобы, пока прогреется мотор, успеть ополоснуться и переодеться.
Ростоцкий дома завтракал редко. Обычно он выпивал стакан кефира или чашку кофе. Серьезнее Алексей трапезничал часа через два на фирме. Обедать, когда позволяло время, он приезжал домой.
Новый приступ ревности накатил на Шуру после отъезда Гриши Ерожина. К парню Шура привязалась, Ерожин-младший ей нравился.
Нравился тем, что был по-взрослому прост и по-детски непосредственен.
«Теперь и телефон звонит редко», — думала Шура, вспоминая, как обрывали телефон девчонки, пока Гриша гостил у них. Сын Ерожина легко и органично вписался в их семью.
Незнакомые принимали его за сына Алексея, поскольку Гриша был таким же белобрысым и улыбчивым. Парень сразу подружился с Антоном, Ниночкой и их приятелями и с увлечением работал на фирме мужа. Через неделю казалось, что Гриша жил с ними всегда.
Когда он уехал, в доме стало пусто.
— Опять голодный поедешь? — сказала Шура Алексею, наблюдая, как он на ходу выпил стакан ряженки.
— Ты же знаешь, Шурка, не лезет с утра ничего в глотку, — ответил Алексей, надевая свой пуховик.
— Обедать ждать? — поинтересовалась супруга.
— Не жди. Сегодня понаедет тьма заказчиков, и я с ними буду крутиться до ночи. Придется кормить обедом, ну и сам перекушу заодно, — ответил Алексей, чмокнул Шуру в губы и вышел из дома. Шура проследила, как он закрыл за собой ворота, сел в машину и газанул в сторону шоссе.
«Опять буду целый день одна, — вздохнула женщина и пошла в комнату. Минула всего неделя с того дня, как она отослала злополучное письмо. Ответа ждать рано. — Петр, наверное, только его получил, а может, и нет?» — прикинула Шура и уселась к телевизору. Она смотрела на экран и не слышала диктора. Передавали новости. Шуру интересовала только погода. Последние дни снег шел не переставая, и хозяйке хотелось знать, когда все это закончится.
«Вдруг Ерожин поделится с Алексеем? Или бросит Надю? Как мне тогда жить? Опять я влезла в историю. Кажется, все нормально, деньги есть, муж жив-здоров. Так нет, ревность замучила», — злилась Шура, но поделать с собой ничего не могла. За своими мыслями она прозевала погоду, выключила телевизор и поднялась с кресла. Готовить обед надобность отпала. Шура медленно прошлась по дому. Чистота везде сохранялась идеальная, и жилье уборки не требовало. Шура подошла к двери маленького кабинета мужа.
У себя Алексей наводил порядок без постороннего участия. Жена боялась перепутать деловые бумаги и по негласному договору в кабинете не убиралась. Но сейчас открыла дверь и, постояв минуту на пороге, вошла.