Сайт писателя
Андрея Анисимова

Сегодня после обеда он по обыкновению на полчаса забылся. Проснувшись, было взялся за пульт телевизора, но услышав слабый стон, замер. Кресло сиделки пустовало. Он напряг слух и понял, стонут где-то в квартире. Застыв на несколько минут в раздумьях – чтобы это могло означать, встревожился не на шутку и присел на тахте. Стон не прекращался. Григорий Ильич несколько раз кликнул сиделку по имени. Ему никто не ответил. Тогда он решил не мешкать -привычно нащупал ступнями тапки, кряхтя, приподнялся и сделал первый шаг. От слабости в ногах пошатнулся, но устоял и дошагал до двери. Открыв ее, расслышал уже вполне отчетливо – стонали на кухне. Старик двинул туда. Клава растянулась у плиты и едва дышала. Ее розовощекое лицо сделалось пунцовым. Григорий Ильич наклонился, взял ее за руки и потянул. Клава предприняла едва заметное усилие ухватиться за него и приподняться, но тщетно. Старик почти отчаялся, но попыток помочь женщине не прекратил. С третьего захода она все же смогла встать на ноги. Медленно, шаг за шагом, Григорий Ильич отвел ее в спальню и уложил на супружеское ложе. Отдышавшись, вернулся в кабинет за телефоном и вызвал скорую. В ожидании врачей, вновь перебрался в спальню. Клава дремала, щеки ее немного побледнели, но лицо нездоровой красноты не утратило. Теперь он исполнял роль сиделки. Только проку от него в этом качестве было мало. Будить ее и задавать вопросы о причинах обморока он не решился. Он сумел бы выдать ей сердечные капли, или другое снадобье. Однако, не представляя, что случилось, опасался навредить. Так и просидел до звонка в дверь.
В прихожую вошли двое в белых халатах.
Где больная? - Буркнул молодой фельдшер и в сопровождении санитара протопал в спальню. Вопросов больше не задавал. Громко придвинул к Клаве стул и раскрыл саквояж. По комнате распространился душок клиники и началось обследование. Клаве проверили пульс, измерили давление. Фельдшер что-то записал себе в тетрадку и сообщил санитару:
- Дело дрянь. У нее гипертонический криз - Вкатив сиделке укол, снизошел и до общения с хозяином квартиры:
- Вы ей папаша?
Григорий Ильич объяснил, кем женщина ему доводится. Фельдшер переглянулся с санитаром и оба заржали как два жеребца. Ситуация, когда умирающий выхаживает сиделку, с их точки зрения, тянула на хохму. Заметив удивленный взгляд старика, фельдшер ржать перестал: - Неувязочка вышла. Готовили в «жмурики» вас, а намылилась она. Житуха полна парадоксов…
Григорий Ильич ничего смешного в этом не увидел, и в свою очередь спросил: - Заберете Клаву в больницу?
Но ответа не последовало. Фельдшеру позвонили по мобильному, и он долго с кем-то припирался. По раздраженному тону лекаря Григорий Ильич заключил – тот беседует с женой, или подругой. Звонила она из магазина, где присмотрела обновку. Фельдшеру цена вещицы казалась чрезмерной, и он всячески отговаривал звонившую от подобных трат. Дождавшись конца диалога, Григорий Ильич напомнил о больнице. Молодой человек запер чемоданчик и извлек из кармана бланки:
- В госпитализации нет нужды. Пусть тут полежит. Я выпишу рецепт. Сгоняйте в аптеку и давайте ей три раза по таблетке после еды. Грубой пищи ей есть нельзя. Лучше всего куриный бульон и отварные овощи. Не аклимается - вызовите участкового. И пусть особо не прыгает. В ее случае гипертония накладывается на климакс и грозит инсультом. Вам надо, чтобы ее тут парализовало?
- А вы как думаете? - Возмутился Григорий Ильич.
- Ничего не думаю. – Признался лекарь, и они с санитаром снова заржали.
Проводив смешливых медиков, Григорий Ильич вспомнил наказ фельдшера «смотаться» в аптеку, нервно отыскал одежду и отнес ее в кабинет. Стянув пижаму, облачился в брюки и пиджак, в прихожей изучил башмаки. Он давно не бывал на улице и успел забыть, что полагается по сезону обувать. Потом пришлось искать бумажник. Сборы заняли время и утомили. Наконец, старик собрался. В пальто и при шляпе, еще раз наведался в спальню, и заметив, что лицо Клавы окончательно утратило красноту, решительно покинул квартиру. Лифт спустил его на первый этаж. И подъезд, и парадное казались чужими – так долго он ими не пользовался. Первые шаги по улице вызвали одышку. Больное сердце, не желая равномерно качать старческую кровь, билось в груди как птица в клетке. Чувство долга сердцебиение успокоило. Сначала он передвигался осторожно, держась у стен домов, опасаясь завалиться. Но постепенно ход его стал уверенней и он не заметил, как добрел. Народу в аптеке почти не было. Но постоять перед окошком все же пришлось. Бабка перед ним долго выспрашивала аптекаршу, какой препарат лучше помогает от больных суставов. Просила что-нибудь получше и подешевле. В результате, так ничего и не выбрав, удалилась. Григорий Ильич протянул сой рецепт. Получив лекарство, назад путешествовал без приключений. Но у самого подъезда вспомнил о курином бульоне. Уходя, он не проверил морозильник и не знал, имеется ли там курица. Пришлось повернуть от дома и посетить ближайший магазин. За время его постельного режима продукты заметно подорожали. Оплачивая покупку, он по привычке вычислял процент инфляции, и ее последствия для семейного бюджета детей и внуков. Эти же вычисления занимали его на обратном пути. Поднявшись к себе на лифте, уже у дверей квартиры, вспомнил о ключах. О них он напрочь забыл. От растерянности сердце снова заколотилось. Нажав на звонок, он заставит Клаву подняться. А если она снова завалится. Пока размышлял, лифт на его этаже остановился, выпустив сына с невесткой. Завидев отца, они запричитали, бросились к старику, забрали у него пакет и отперли дверь. К своему удивлению, Григорий Ильич обнаружил в квартире множество родственников. Дочь с мужем, внуки с женами и мужьями, внучатая племянница Рива. Все они подались к нему, выказывая сильное волнение. Встречали, будто он вернулся не из собственного двора, а с Северного полюса. Под вздохи и причитания старик был тут же раздет и водружен на любимую тахту. Женщины уже варили бульон, дети вызванивали своих врачей, из тех что состоят в друзьях при каждом пристойном еврейском семействе, а внучатая племянница Рива пылесосила комнаты. Шум стоял такой, как бывает в синагоге накануне еврейской Пасхи. Григорий Ильи, усталый, но удовлетворенный исполненным долгом, не обращая внимания на переполох в квартире, спокойно задремал. Не прошло и часа, как Клаву кормили бульоном, а два «своих» профессора объясняли невесткам, как ее выхаживать. Сиделка пришла в себя и смущалась. Подобного участия к своей персоне она не знала с рождения. Даже порывалась встать, но встать ей не дали. Не дали и шевелиться. До завтра ей предписали лежать на спине. Утром ее еще раз обследуют и тогда решат дальнейший режим. Взяв с нее слово не проявлять самодеятельности, эскулапы и родственники переместились ужинать в гостиную. Клава еще долго внимала их возбужденным репликам и продолжала дивиться еврейскому коварству. Отправляясь в аптеку, Григорий Ильич рисковал жизнью. Выходит, им, евреям, притворство важнее живота
Последнее, что она отметила, перед тем как отойти ко сну, это громкий голос сына Григория Ильича, Миши. Тот говорил с Израилем, докладывая маме о происшедшем в их московской квартире. После сына, трубка переходила к другим членам семьи. Последними докладывали профессора. Они успокоили супругу Григория Ильича, ее брата и остальных родственников с Ближнего востока. Заверили их, что поход в магазин и аптеку старик пережил без последствий, а состояние его сиделки на данный момент удовлетворительное. Теперь и родственники в Иерусалиме пребывали в курсе всех подробностей происшедшего. Но этого Клава уже не слышала. Она спала и видела страшный сон - ей снилось, как внучатая племянница Рива подмешивает яд в ее чашку бульона.
Кохила. Март 2017 год