Двадцать первого января по новому стилю 1775 года от Рождества Христова, в Москве на Болотной площади при огромном стечении народа казнили Емельяна Ивановича Пугачёва. А через шестьдесят два года, двадцать седьмого января по старому стилю под Санкт-Петербургом близь Чёрной речки на дуэли был смертельно ранен Александр Сергеевич Пушкин. Две трагические судьбы оказались связаны не только месяцем кончины, но и гением великого русского поэта, создавшего о пугачёвском восстании многотомный труд.

    О зверской жестокости, с которой по указу Екатерины был публично умерщвлён Пугачёв, написано много. Но не все знают, почему поклонница гуманиста Вольтера явила миру такую свирепость. И ещё меньше осведомлённых о том, что Александр Сергеевич в своей «Капитанской дочке» описал реальные события, с конкретными датами и именами.
    И Швабрин и Гринёв и очаровательная Машенька – реально жившие люди. А их приключения не художественный вымысел, а факты, добытые Пушкиным в результате кропотливой работы с документами. Поэт конечно знал о причинах гнева Екатерины, но в своей повести их не раскрыл. Умолчал Пушкин в этом произведении и о том, как начинал свою мятежную «карьеру» предводитель народного восстания.
    Емельян Пугачёв дезертировал из армии Суворова. Именно поэтому Екатерина и поручила графу усмирить разбойничье войско и словить Емельку. С чем великий полководец успешно справился. А задание оказалось не шуточным – Пугачёв собрал под свои знамена ни много ни мало триста пятьдесят тысяч сабель. Но подавлять мятежи военачальнику было уже не впервой. Слава Суворова началась с расправы над восставшей шляхтой, что желала всё той же самостийности. Справиться с Пугачёвым оказалось не намного легче, чем с профессиональным польским воинством. Но Александр Васильевич и тут не подкачал. В Москву вместе с пленённым Емельяном он пригнал около тридцати тысяч его смутьянов.
    Екатерина из их числа повелела покарать смертью лишь двоих. Пугачёва четвертовали в Москве, а его сподвижнику Ивану Чике отрубили голову на родине в Башкирии. Ещё одного известного подельника Пугачёва, Салавата Юлаева, государыня распорядилась сослать в Эстонию, на остров Сааремаа. По её мнению, тёмный туземец не ведал, что творит, и лишать его жизни просвещённой царице не к лицу. Остальных ближайших приближённых самозванца высекли плетьми и отпустили восвояси. Простых же вояк его, после публичной казни Емельяна, царица приказала распустить по домам и снабдить деньгами на дорогу. Что и было исполнено прилюдно и, как бы сказали теперь, с большим «пиаром». Её указом с них полностью снималась вина и предлагалось молиться за её милосердие. Не подверглись репрессиям и две жены злодея, что находились в его стане. Их Екатерина приказала удалить от столицы вместе с детьми и решить их бытовые проблемы. Из чего следует, что особой кровожадностью российская императрица не отличалась.
    По воспоминаниям очевидцев, Пугачёв удостоился своей участи вовсе не за то, что поднял бунт. За это ему хватило бы и виселицы. А за самозванство. Мало что нарёк себя царём, так ещё бахвалился близостью с самой царицей и иконой, якобы ею дарёной. Причём байки негодника об интимных шалостях с монаршей особой изобиловали непристойными подробностями. Именно выдумки, порочащие её честь, Екатерина ему и не простила. В беседах с царедворцами, упоминая о Пугачёве, она называла бунтаря не иначе, как «вруном».
    Что касается пушкинской «Капитанской дочки», то в архивах сохранились приказы Екатерины, где она распоряжается заковать Швабрина в кандалы, лишить дворянства и сослать на каторгу. А Гринёва выпустить из острога, вернуть ему дворянское звание и выплатить компенсацию за несправедливость. Есть и приказ о воссоединении его с невестой, Машенькой. Единственное условие царицы заключалось лишь в том, что оба голубка обязаны присутствовать на казни Пугачёва лично.
    Возвращаясь к сюжету пушкинской повести, стоит добавить, что образ самого Пугачёва поэт, следуя моде своего времени, сильно приукрасил. По жизни Пугачёв был тщедушным коротышкой, что и помогло ему бежать из тюрьмы, куда он угодил за дезертирство. Да и богатырём, способным одним движением порвать на себе барский тулупчик, при заболевании чахоткой, злодей не мог. Приписывать разбойникам благородные черты считалось хорошим тоном. Особенно этому умилялись романтические барышни, составлявшие немалый процент читателей поэта.
    Должен признаться, что сам все эти подробности раньше не знал и информацией обязан своему соавтору и другу Александру Сапсаю. А он, в свою очередь, внуку. Мальчику задали сочинение по «Капитанской дочке», и дедушка «нырнул» в архивы.