Сайт писателя
Андрея Анисимова

— Меня зовут Николь, а это Жак. — Жак продемонстрировал нечто вроде поклона. — Жан-Поль просил встретить русского гостя и проводить его на виллу. Жак выхватил сумку Воропаева и быстрым упругим шагом направился к автостоянкам. Ловко лавируя между маленькими автомобильчиками всех цветов и марок, молодой человек остановился возле внушительного “ситроена”. Он решительно уложил поклажу Воропаева в багажник и распахнул дверцы. Николь села за руль, Воропаев рядом, Жак расположился на заднем сиденье. Темный асфальт, расцвеченный горящими указателями, мягко ложился под колеса. Ухабов и выбоин не ощущалось. Удивляла чистота. Воропаев подумал, что тут улицы подобны вымытому полу. Можно ходить в тапочках... На горизонте клубились горы. Пахло югом. Воропаев заметил виноградники по склонам и вспомнил Абхазию. Теперь там стреляли. Скоты, тяжело подумал Воропаев. Солнце садилось. Засветились фонари. Пошли пригороды Марселя. Город слепил витринами. Утробы магазинов не вмещали товар, и тот выползал на тротуары.
Внезапно одна из улиц уперлась в площадь... из воды. Вместо машин парковались яхты, катера и целые корабли. Николь остановила машину прямо у трапа. Катер был немного меньше нашей рейсовой “Ракеты” на подводных крыльях, имел обтекаемую напряженную форму и сине-белый окрас. Жак любезно распахнул дверь “ситроена”, Николь взяла Воропаева под руку:
— Добро пожаловать на катер. Судно принадлежит Жан-Полю, и вы здесь его личный гость.
— Я считал, что ученые во всем мире не миллионеры!? — немного оторопел Воропаев...
— Вы правы, — серьезно ответила Николь. — В том случае, когда речь идет о профессиональных ученых. Жан-Поль любитель и весьма обеспеченный человек.
Поднявшись по трапу, Воропаев обнаружил белоснежный салон, где на столе, покрытом белоснежной скатертью, его ожидал прибор на одну персону. Николь поспешно показала гостю спальню и туалет, сверкающий медными чудесами сантехники. Сообщила, что его ждет ужин, а с прогулочной палубы он может наслаждаться видами. К сожалению, сопровождать гостя они не могут, но уверены, что путешествие будет для него приятным... Оба молодых человека на прощание еще раз обворожительно улыбнулись и покинули озадаченного орнитолога.
В тот же момент мягко и мощно заработали двигатели, и катер, дав задний ход, отвалил от причала. Воропаев поднялся на палубу. Катер плыл сквозь центр города. Возле уличных кафе сновали темнокожие официантки с подносами. Воропаев вдыхал запах Адриатики и тер глаза. После девятиэтажки с видом на мусорный бак, после серых московских домов и грязных щербатых мостовых контраст был разительным. Тем временем катер вышел в море, напрягся, встал на подводные крылья и полетел в мутную синеву... Мерцающий огнями Марсель становился все меньше. Воропаев вздохнул и вздрогнул — маленькая темная ручка легла ему на плечо. Ученый оглянулся. Ему опять улыбались. На сей раз это была ослепительно черная девушка в белом фартучке с золотым вензелем... Орнитолога пригласили к ужину. Воропаев уселся к прибору на одну персону, положил на колени белоснежную салфетку и прыснул. Истерический смех стал нормальной реакцией на последние события. Хрупкая негритянка следила за гостем спокойно и доброжелательно...
— Ну ты даешь, Воропаев! — сказал сам себе орнитолог и стал ждать блюд. Отужинав, он налил себе в фужер, предназначенный для сельтерской, виски и потребовал музыки. Силь ву пле музик! — составил он французскую фразу и, придя в восторг от своих возможностей, услыхал голос Матье. Он пригласил негритянку. Девушка прижалась к нему и была, вероятно, готова к любому развитию событий... Но решив, что это уже слишком, Воропаев вышел на палубу. Там он спел дурным голосом куплет из Окуджавы — “Наша жизнь то гульба, то пальба”. Затем спустился в каюту и, не раздеваясь, только скинув башмаки, завалился на хрустящую простыню. Проснулся от тишины. В иллюминатор светило солнце. Немного покачивало. Воропаев встал, припомнил вчерашнее приключение, взял сумку и вышел на палубу. Катер дремал в небольшой лагуне.
Воропаев задрал голову и увидел на скале, сквозь веер пальм, белую виллу. К ней вели ступени, выбитые в скале. Внизу, за лагуной, тянулся пляж, вдали над морем парил старинный город с крепостью.
— Красиво, — оглядевшись и не обнаружив ни одной живой души, сказал сам себе Воропаев. — Прием радушный, но не навязчивый...
Он спрыгнул с борта и решительно поднялся по ступенькам к вилле.
Издав несколько призывных звуков и не получив ответа, раскрыл массивную дверь. Оглядев огромный холл с камином, ученый заметил возле двери лист бумаги с гербом. Сверху крупными буквами чернело “Господин Воропаев”.
В записке Жан-Поль извинился, что неотложные дела задерживают его на несколько дней в Париже. Просил гостя отдыхать и быть в доме за хозяина. Дальше шли бытовые наставления. В конце послания имелась приписка, где Жан-Поль просил гостя не покидать территорию виллы до его приезда.
Приписка Воропаеву не понравилась, но, поразмыслив, он согласился, что часто стал сам с собой разговаривать. Бросив сумку в холле, ученый решил осмотреться. Это в письме не возбранялось, а видеть настоящее буржуазное жилье ему раньше приходилось только в кино.
Кроме холла, кухни и столовой с выходом на веранду, на первом этаже укрылась ванная комната. Черный кафель, черный умывальник и черный унитаз создавали ощущение мрачной стерильности всего удобства в целом. Воропаев решил было, что с первым этажом покончено, когда заметил овальный тоннель. По бокам на белых кубах охраняли вход две колючие скульптуры темного кованого железа. Ученый пытался сообразить, что они могли бы означать, но так и не догадавшись, миновал тоннель и очутился в большом гулком зале с двумя каминами и диванами светлой кожи.
— На черта столько каминов? — удивился Воропаев. — Лучше бы сделал тут спортзал. — И для подтверждения правильности данного тезиса он крутанул сальто и прошелся на руках. Подурачившись, ученый оглядел картины. Живопись чувств не будила, смахивала на петрушку, что кладут в ресторанах на бутерброды — “вкусу” не дает, а взгляду приятно.
Закончив просмотр первого этажа, Воропаев поймал себя на мысли, что вилла внутри скорее напоминает вернисаж интерьера, чем жилье человека. Он попытался представить себе Жан-Поля в собственном доме и не смог.
Орнитологу доводилось бывать в богатых домах. Он поддерживал добрые отношения со своим учителем-академиком, навещая его в просторной московской квартире в высотном доме на Котельнической набережной. Там гость с порога ощущал атмосферу хозяина. Чучела птиц, некоторый беспорядок в предметах мебели. Любая вещь указывала на вкусы живущих в доме. А кое-что, надо сказать, у академика было. Была и роскошная павловская мебель, и сирень Кончаловского в золоченой раме, прекрасной работы английские акварели с изображением птиц... А книги? Вот что вызывало истинную зависть ученика — библиотека академика. Вспомнив о книгах учителя, Воропаев подумал, что было бы неплохо отыскать библиотеку Жан-Поля. Если Жан-Поль действительно орнитолог-любитель, должна же у него быть соответствующая литература... Если ему хватило денег на катер, нетрудно представить, что он в состоянии себе позволить немного книг по любимому предмету...
Лестницы на вилле не было, но имелся лифт. Коробочка в тисненой белой коже подняла гостя на третий этаж. На третьем этаже своей виллы Жан-Поль устроил террасу с дивным видом на море и средневековый город, а также разместил спальню и кабинет.
Спальню Воропаев рассматривал не без любопытства. Мягкий ворсистый ковровый пол песочного цвета омывал безграничное ложе с готическими спинками. В нише хозяин придумал ванну, эмаль которой, тоже песочная, вместе с ковром создавали иллюзию водоема в зоопарке, где служители для водоплавающих птиц добиваются видимости естественного ландшафта. Для проверки, мягко ли любит спать француз, Воропаев прилег на кровать и тут же увидел свое отражение в трех зеркалах.
— Однако, — хмыкнул орнитолог и обрадовался, что получил наконец-то небольшую информацию о своем хозяине.
Догадку подтверждал и квадратный холст в белой раме, на котором художник наглым мастерским мазком написал здоровое женское тело в несколько фривольной позе. В картине проглядывала ирония художника к предмету.
В кабинете Жан-Поля стояли два книжных шкафа с матовыми стеклами. В одном все полки занимали справочники. Воропаев раскрыл некоторые из них. Содержимое состояло сплошь из цифр, набранных мелким шрифтом бесконечными колонками. Редкие английские слова для непосвященного читателя ничего не проясняли. Это была совершенно специфическая литература, не имеющая к науке о пернатых ни малейшего отношения. Когда озадаченный гость раскрыл второй шкаф, оттуда на него посыпались кипы журналов самого непристойного содержания.
“Хорошенькие птички”, — подумал Воропаев, запихивая журналы на место. Один из тех, что никак не хотел влезать обратно, ученый отложил. Журнал к тому же отличался от прочих обложкой, где вместо всевозможных женских прелестей красовался павиан с лицом руководителя концерна.
“Странная библиотека для любителя орнитологии”, — думал Воропаев. Возможно, в доме еще имеются помещения, где Жан-Поль держит свои книги. Ученый решил это соображение проверить, но уже после завтрака.
На кухне в бездонном трехкамерном холодильнике все отделения аккуратно заполняли бочонки и пластики с яркими этикетками. Снедь, как бы готовая к рекламным съемкам, аппетита не разжигала.
Восхищение и неподдельную радость ученого вызвало содержание нижнего отделения, где ровными рядами, по сортам, словно на параде, выстроились пивные банки. Орнитолог потер руки и стал внимательно, со знанием дела изучать коллекцию. Некоторый сарказм, вызванный посещением спальни и кабинета хозяина, сменился в душе гостя чувством возвышенной благодарности.